Карин Кнайсль: «Решающую роль играет Восток, а не Запад»

Экс-министр иностранных дел Австрии Карин Кнайсль в июне 2021 была избрана в совет директоров «Роснефти». В кулуарах ПМЭФ она впервые на этом посту рассказала журналистам «Ведомостей», РИА «Новости» и Reuters о своем видении перспектив зеленой энергетики, о роли нефти в мировом энергобалансе и возможности нового сырьевого суперцикла. «Ведомости» публикуют полную версию данной беседы.

— Почему вы приняли предложение войти в совет директоров «Роснефти»?

— Во-первых, это очень интересно. Это большая честь присоединиться к одной из ведущих нефтяных компаний мира. Если вы познакомитесь с моими публикациями, с моими лекциями за последние 25 лет, вы поймете, как я воспринимаю энергетические рынки в целом, а также проблемы устойчивого развития. С «Роснефтью» есть совпадения по многим вопросам. А принять такую должность, такую миссию можно только тогда, когда действительно отождествляешь себя с общей концепцией. Так что это как раз тот случай. 

— Принимая во внимание жесткую климатическую повестку в мире, и особенно в Европе, как вы думаете, на что «Роснефть» должна или даже обязана обратить больше внимания?

— Я, конечно, наблюдала за «Роснефтью» и читала о компании, но мои познания были лишь познаниями слушателя и читателя. Теперь у меня есть возможность увидеть ситуацию изнутри, и в последние дни я много узнала о низкоуглеродных инициативах и, в частности, о проекте «Восток Ойл». 

Для такого масштабного проекта продуман комплекс возобновляемых источников энергии, в том числе ветряные электростанции. Это говорит о том, что если есть любая техническая возможность снизить углеродный след — она реализуется. Используются передовые экологичные технологии и при бурении скважин, и при строительстве нефтепроводов и танкеров, которыми будет экспортироваться нефть. Углеродный след при добыче нефти на «Восток Ойл» — всего 12 кг на баррель. По данным WoodMackenzie, в мире по новым месторождениям эта цифра — 50 кг. Предусматривается полная утилизация попутного нефтяного газа, что обеспечит проекту «углеродный след» на 75% ниже, чем у других новых крупных нефтяных проектов в мире.

— Каков ваш прогноз по потреблению нефти в ближайшие несколько лет, учитывая ситуацию на мировом энергетическом рынке?

— Если взять мировое потребление нефти, то с 2006 года мы наблюдаем сильное падение в традиционных странах ОЭСР. Я люблю читать нефтяные прогнозы ОПЕК, и если посмотреть на их данные за последние 20 лет, то мы увидим, что в государствах Азии, напротив, потребление нефти постоянно растет в силу разных причин. Одна из них, конечно, демографическая, но другая, еще более важная, – это фактор экономического развития. Я всегда подчеркивала, что решающую роль играет Восток, а не Запад. И энергетический рынок как таковой теперь более динамично развивается на Востоке.

И еще не стоит сбрасывать со счетов африканский континент. Один из моих любимых слоганов — надпись на смартфонах «Разработано в Калифорнии, собрано в Китае». Думаю, в будущем мы ещё увидим формулировку «Разработано в Китае, собрано в Африке». И это не столько из-за дешевой рабочей силы. Дешевая рабочая сила была фундаментальным фактором глобализации и аутсорсинга, в частности, в автомобильной промышленности. Но если я говорю об Африке как о будущем автомобилестроения, я имею в виду, что там есть рынок, есть люди, которым нужны машины. 

Я понятия не имею, каким будет африканский двигатель. Но я убеждена, что это будет высокоэффективный двигатель внутреннего сгорания, потому что это все еще самый простой двигатель для транспортной отрасли. Те, кто знают африканскую сельскую местность, знают, как важен для местных жителей даже велосипед, а уж автомобиль, грузовик тем более. И раз есть спрос, будет расти и потребление нефти.

— Могли бы вы привести конкретные цифры?

— Сейчас я, пожалуй, смогу назвать только приблизительные цифры. В 2015 г. мировое потребление нефти составляло где-то 100 млн баррелей в сутки. А весной 2020 г. резко просело со всеми вытекающими последствиями. Сегодня ежедневное потребление примерно 90 млн баррелей и буквально несколько дней назад в Вене была подтверждена система квот ОПЕК+.

— А что дальше? Каков ваш прогноз?

— Я считаю, что потребление останется в пределах этих цифр. Не могу сказать сейчас, на сколько миллионов баррелей оно вырастет. Но оно составит примерно от 90 до 100 млн баррелей в сутки.

— Надолго? Сейчас многие говорят о конце нефтяной эпохи.

— Мне было всего 7 лет, когда вышел доклад Римского клуба о том, что спрос на нефть остановится к 2000 году. Я не читала тогда, конечно, этот доклад в силу возраста, но я прочла его в 16 лет, и он меня взволновал. Знаете, я считала себя тогда в высшей степени политически сознательным человеком, подала заявку на участие в Гринпис. Всерьез интересоваться нефтяным рынком и писать о нем я стала только в 32. Тогда, кстати, посетила и первую свою встречу ОПЕК. Сейчас мне 56 лет. Так что можно сказать, что уже 25 лет я профессионально слежу за нефтяным рынком. 

И я слышала столько предсказаний за это время! Но до сих пор не чувствую, что век нефти на исходе. Я не удивлюсь, если будут какие-то новые потрясения, к примеру, как в 1999 г., когда нефть стоила $10 и говорили, что она упадет до $2. Но я всегда воздерживалась от прогнозов по ценам, предпочитая работать над возможными сценариями.  

— И какой сценарий ждет нас?

— В текущей ситуации возможны разные повороты. Если мы считаем, что пандемию можно контролировать, никаких локдаунов не будет, у нас позитивные прогнозы по вакцинации, то тогда и экономика восстанавливается, жизнь возвращается в нормальное русло, мы снова мобильны, путешествуем и потребление нефти растет. Но есть и другой сценарий: если вирус действительно мутирует, как мы слышим сейчас в новостях из Вьетнама, и сумеет выжить, приспособиться, то нам вновь предстоит столкнуться со сложной эпидемиологической ситуацией. И в этом случае мой прогноз про 90-100 млн баррелей в сутки будет неверным.

И ведь это далеко не все варианты. Есть сценарии крупных политических противостояний, в том числе с участием военных, которые, напротив, подстегнут цены на нефть.

— В ваших сценариях есть дефицит предложения нефти на рынке в этом году? 

— Подобные проблемы часто не являются нехваткой сырой нефти. Тут могут быть проблемы с логистикой поставок, как было в 2000-2004 гг. В других случаях дефицит был связан с бумажным рынком нефти, картина на котором была, мягко говоря, туманной. Рынок же нефти существовал и мог обеспечивать поставки.

— Особенно в случае ОПЕК+.

— Именно, именно. Поэтому, я думаю, всегда нужно осознавать текущую ситуацию в мире и в каком-то смысле возвращаться к воспоминаниям. Проблемы искусственно навязаны? Или они являются какой-то реальной физической проблемой?

— Недостаточное инвестирование в отрасли — это реальная проблема?

— Да, недостаточное инвестирование — это факт. Мы изучаем события, произошедшие в ходе этого сюрреалистического 2020 года, с его ракетным взлетом финансовых показателей Tesla, позволившим этой компании превзойти по стоимости Audi. Но будет ли так постоянно, через два года, через три, через десять лет? Я в этом сомневаюсь.

— Тогда позвольте мне задать следующий вопрос. Если мы примем во внимание климатическую повестку и коронавирус, влияющие на рынок и приводящие к сокращению инвестиций, как вы думаете, есть ли шанс для начала нового суперцикла?

Начало нового суперцикла — логичный вывод, если вы посмотрите, в частности, на цены на некоторые металлы. Знаете, никому не было дела до лития 10 лет назад. А теперь все смотрят документальные фильмы о Боливии или Чили, знают, что значит добыча лития и других металлов для окружающей среды, для ситуации на рынке труда, и самое главное, что это значит для ценообразования.

Я убеждена, что безвредной энергии не существует. Получение любого ее вида имеет свои последствия для окружающей среды. Но политические преследование определенной отрасли приводит к сокращению инвестиций, замораживанию производства, а значит дефициту, который, в свою очередь, знаменует собой начало нового суперцикла.

— Есть ли риск того, что Россия потеряет европейских клиентов нефтяных компаний из-за «зеленой» повестки в Европе?

— Когда в марте прошлого года Урсула фон дер Ляйен (председатель Еврокомиссии — прим. «Ведомостей») объявила о принятии «Зеленого пакта для Европы», это совпало с началом пандемии. Это было 9 марта, а 12–13 марта у нас появились совсем другие проблемы. Так что это объявление можно считать сугубо политическим. В Европе есть некие негласные правила, но там нет фундаментального законодательства, которое помогло бы их внедрить. Об этом много говорят, но мы все еще не знаем реальных последствий «зеленой» повестки.

Я считаю, что в обозримом будущем мы все еще будем использовать нефть. Потому что даже с учетом обстоятельств восстановления экономики и со всеми вложенными в возобновляемые источники энергии инвестициями, мы обязаны быть реалистами. Сегодня нельзя заставить обычное среднее предприятие, работающее на машинах, заправленных дизелем, перейти на электротраки или что-то подобное. Это будет означать конец любой экономической активности.

— То есть Россия останется крупнейшим поставщиком нефти в Европу?

— Смотря о какой части Европы вы говорите, потому что есть и поставки с Ближнего Востока. Тут все зависит от двусторонних соглашений. Правительства не покупают нефть, это компании ее покупают.

— Доля может снизиться?

— Я не думаю, что это случится, потому что нельзя ни обязать людей, ни принудить их. Потому что затем вы сталкиваетесь с социально-экономическими рисками. Например, движение желтых жилетов в 2018 г., когда людей лишили доступной мобильности, а это ведь были лишь налоги. Сейчас доступная мобильность — самая важная вещь для миллионов людей.

— Как вы думаете, сложно ли будет европейским компаниям разработать общие правила игры? Я говорю о зеленом соглашении в энергетической отрасли.

— Да, это может быть очень сложно. Уже было несколько попыток. Но внутри Европейского союза нет даже общей ментальности, общего понимания энергетики.

— Вернемся к «Роснефти». Какие конкурентные преимущества на нефтяном рынке вы могли бы выделить?

— Думаю, это поиск новых ресурсов, а «Роснефть» здесь очень много делает, и затраты на добычу нефти. Это впечатляюще низкие затраты — ниже $3 на баррель, что-то вроде $2,6. И если вы можете быть настолько эффективными с точки зрения затрат при волатильных ценах, значит вы не настолько уязвимы как конкуренты, добывающие, к примеру, сланцевую нефть.

— Как оцениваете перспективы нового проекта «Роснефти» «Восток Ойл»?

— Этот проект может стать историческим. Я уже говорила, что «Восток Ойл» —  это комбинация возобновляемых источников энергии и традиционной энергетики, это очень амбициозные цели для нефтяной отрасли и при этом низкий углеродный след. Устойчивость — не просто как лозунг, а устойчивость на каждом этапе работы. Разработка новых месторождений, а также очень интересный срез опций для потребителей. Потому что одно дело просто добывать нефть, а совсем другое — выводить ее на рынок. У проекта колоссальные логистические преимущества.

— Верите, что Северный морской путь может стать одним из ключевых для перевозки нефти?

— Об этом говорят в течение последних 10-15 лет. Когда в марте образовалась «пробка» в Суэцком канале, многие сказали: теперь в этом узком игольном ушке, появившемся в середине 19 века, заключена большая проблема. 11% мировой экономики, мировой торговли было остановлено на какое-то время. Поэтому люди все больше думают о других вариантах. Иногда чтобы пришло осознание проблемы, нужен такой звоночек.