«Не кадры решают все, а все решают компетентные кадры»

Развитие промышленности невозможно без модернизации подготовки инженеров. В Санкт-Петербургском политехническом университете Петра Великого (СПбПУ) будущему «инженерному спецназу» поручают реальные проекты, требующие владения технологиями цифровых платформ и цифровых двойников. Проректор по цифровой трансформации СПбПУ Алексей Боровков рассказал «Ведомости. Идеи управления» о том, как запущенный в 2022 г. федеральный проект «Передовые инженерные школы» задал новую систему отношений между университетом и его индустриальными партнерами и заодно решил проблему финансирования передовых разработок в вузе.

– Во всем мире не хватает компетентных инженеров, и судя по недавнему исследованию НИУ ВШЭ, Россия не исключение. Что делается для того, чтобы осовременить техническое образование?

– Я всегда считал, что не кадры решают все, а все решают компетентные кадры. В 2022 г. в 30 университетах страны стартовал федеральный проект «Передовые инженерные школы». Обучение в них организовано на новых принципах: магистранты с самого начала участвуют в реальных проектах, которые ведет компания – партнер университета, и направления подготовки магистров диктует не вуз, а его бизнес-партнер. Выпускники передовых инженерных школ ориентированы, в первую очередь, на разработку высокотехнологичной продукции.

– Этот проект предполагает дополнительное бюджетное финансирование вузов?

– Деньги в передовые инженерные школы приходят не только из госбюджета. Скажем, на передовую инженерную школу нашего университета мы получим от правительства 1,5 млрд рублей до 2030 г., но при этом планируем заработать втрое больше на заказах от крупных промышленных предприятий. Со многими компаниями мы уже заключили договоры на финансирование разработок в сфере цифровых двойников и цифрового инжиниринга.

«Инженерный спецназ составит не более 3-5% от общего выпуска инженеров»

– Вы считаете сотрудничество производственников с университетом перспективным способом разработки инноваций? В отрасли ИТ, биотехе и финтехе иная стратегия: они инвестируют в стартапы. А в промышленности это не так?

– По статистике MIT (Массачусетский технологический институт – прим.ред.), среди высокотехнологичных стартапов в сфере промышленного производства выживают 3 из 1000. Отрасль машиностроения сильно зависит от испытательного оборудования, требует мощных капиталовложений и доступа к суперкомпьютерам – а они стоят несколько миллиардов рублей. Чтобы работать на переднем крае высокотехнологичной индустрии, независимый стартап должен быть очень мощным и, не будучи внутри промышленности, угадывать ее потребности. Таких единорогов в природе чрезвычайно мало. В отрасли ИТ у стартапов больше шансов развиться – там и горизонт планирования короче, и потребность в капитале ниже.

– Но российское правительство активно поощряло венчур не только в сфере ИТ: вспомним Российскую венчурную компанию и Сколково.

– Конечно, есть примеры удачных компаний, созданных через венчурное финансирование. Это малые инновационные предприятия, в лучшем случае средние, которые вышли на уровень, допустим, миллиардной выручки. Но посмотрите на структуру нашей экономики и промышленности. Основные деньги, ресурсы, и соответственно, способность ставить фронтирные инженерные задачи сосредоточены в крупных корпорациях: «Росатом», «Ростех», «Роскосмос», «Газпром нефть», «Газпром», и далее по списку. Как показывает наш опыт, они готовы строить партнерские отношения с университетами, у которых есть инфраструктура, знания, а главное, компетенции для создания инноваций.

– Кажется, что сегодня проблемы производственных компаний лежат в другой плоскости: дефицит кадров, оборудования, комплектующих, импортных материалов. Насколько надежна поддержка университетов со стороны бизнеса?

– В федеральном проекте «Передовые инженерные школы» серьезность своих намерений индустриальные партнеры подтвердили финансовыми гарантиями: они зафиксировали на бумаге свой вклад в создание и развитие таких школ до 2030 г. У нашей школы уровень поддержки со стороны промышленности уже на старте оказался высоким, желание сотрудничать с нами выразило больше всего компаний и корпораций – 22. Среди них «Росатом», лидер двигателестроения «Ростех» (а по оценке ЮНЕСКО, газотурбинные двигатели – это самое сложное изделие на Земле), «Газпром нефть», «Северсталь», «Силовые машины» и другие известные бренды.

– Корпорация выделяет вузу определенную сумму в виде аванса за разработку какого-либо решения?

– Партнерство между университетами и корпорациями гораздо глубже, чем заказ на разработку. Раз речь идет о задачах, которые никто ранее не решал, нужно сформировать новую команду, в которую входят ученые, инженеры, преподаватели и студенты. Это снимет главную проблему отечественного инженерного образования, когда магистров зачастую обучают преподаватели, которые последние 5, 10 или 20 лет сами не работали с промышленностью и поэтому либо вспоминают прошлогодний снег, либо преподают «Windows для чайников». В рамках федерального проекта партнеры – производственная компания и передовая школа – получили право создать несколько новых магистерских программ, в которых заинтересована промышленность. Эти программы готовят не просто инженеров, а инженерный спецназ – разработчиков новой конкурентоспособной продукции. Инженерный спецназ составит не более 3-5% от общего выпуска инженеров, а это около 250 000 в год.

«Нужно обеспечить в России уровень зарплаты, сопоставимый с тем, что предлагают за рубежом»

– Последние 10-15 лет крупные компании создают собственные кафедры в ведущих вузах, чтобы готовить кадры для своих нужд. Зачем теперь понадобилась новая форма сотрудничества?

– Я бы рассматривал базовые кафедры как первоначальную форму взаимодействия бизнеса и вузов. Через них предприятия реализуют программы подготовки специалистов для себя, как правило, не неся серьезных финансовых обязательств перед университетом в сфере НИОКР. В передовых инженерных школах партнерство выведено на принципиально иной уровень: с перечнем инновационных задач, документами и финансовыми гарантиями. Деньги многое решают: у студента появляется два наставника. Один, со стороны университета, отвечает за научно-образовательную компоненту, а другого выделяет будущий потенциальный работодатель, индустриальный партнер. Примерно со второго семестра магистрант у него работает, проводя на предприятии один-два дня в неделю.

– И после окончания магистратуры поступает туда на работу?

– Да, если это устраивает обе стороны. Окончивший передовую инженерную школу выпускник свободен в своем выборе. Он принадлежит к инженерному спецназу, владеет технологиями мирового уровня, и значит, может выбирать сам. Думаю, что на предприятиях, где студенты проходили стажировку, останется примерно половина. Но, так или иначе, все выпускники будут искать работу в высокотехнологичной промышленности, потому что именно в этой области у них конкурентные преимущества.

– Но какая-то часть инженерного спецназа может покинуть страну.

– Действительно, на рубеже 2000 гг. многие наши лучшие выпускники уезжали, получив по несколько предложений из университетов разных стран. Я тогда задался вопросом: как сделать, чтобы те, кто шесть лет проучился на отлично, оставались работать здесь? Первое условие: нужны очень интересные задачи глобального масштаба. Именно в это время наш центр овладел цифровыми технологиями на мировом уровне и к нам пошли заказы от глобальных корпораций. Студенты могли видеть, что в наших услугах заинтересованы General Electric, Schlumberger, General Motors, LG Electronics, Boeing, Siemens и так далее. То есть уровень задач и заказчиков был достойным. И второе: нужно обеспечить в России уровень зарплаты, сопоставимый с тем, что им предлагают, когда приглашают за рубеж.

– У вузов и бизнеса совершенно разная культура. Как вам удается найти общий язык с компаниями?

– В 2000-е гг., когда отечественная промышленность только начинала подниматься, у российских компаний не было серьезной работы с вузами, зато к нам пришли уже упомянутые мировые лидеры: General Electric, General Motors, Schlumberger, Siemens.Тогда мы научились, в частности, научному менеджменту: как вести разработку по плану и в срок, какими должны быть рабочие совещания, отчеты и так далее. Если тебе разок выставят неустойку, сопоставимую с тем, что ты заработал, ты поневоле будешь отстраивать этот самый менеджмент.

Наш опыт совместной работы помог нам понять, какими технологиями мы должны владеть, чтобы с нами хотели сотрудничать известные компании из разных отраслей.

– А какие партнеры интересны вам самим?

– Нам интересно работать с компаниями, которые говорят: сейчас у нас 5%, мы хотим выйти на 30%, а мечтаем о 50% отечественного рынка и подумываем об экспорте нашей продукции. С уходом мировых корпораций место освободилось, однако времени для перестройки у отечественной промышленности не так много. Пока на российских заводах и нефтяных платформах, в добывающей и обрабатывающей промышленности в большинстве случаев еще работает зарубежное оборудование. Его ресурса должно хватить на несколько лет. Но тот, кто, используя российские технологии и мозги, первым начнет это оборудование замещать и предложит технические характеристики не ниже, а стоимость не выше зарубежных, будет захватывать рынок.

«Надо уходить в наукоемкие интеллектуальные вещи»

– Насколько отразился на цифровой трансформации уход зарубежных компаний?

– Ситуация непростая, логистика усложнилась и удлинилась, все стало дороже. Но параллельный импорт как-то решил проблемы поставки «железа». Распоряжением премьер-министра я назначен руководителем комитета научно-технической экспертизы по программе импортозамещения нового промышленного ПО, на которую выделено более 225 млрд рублей до 2030 г. Естественно, отечественные вендоры оживились. Но я приведу пример лишь одной технологии: у ведущей российской ИТ-компании над ней работает 600 человек, а в Siemens Digital Industries Software – 1300.

В простых вещах мы близки к импортозамещению – у нас более 80% компаний используют 1С. А вот отечественных решений мирового уровня для компьютерного проектирования, управления жизненным циклом изделия и создания цифровых двойников пока нет, хотя работа по этим направлениям ведется. Мы в лаборатории имеем возможность использовать зарубежный софт по большинству специальных задач, так как в свое время приобретали бессрочные коммерческие лицензии. Однако почти два года назад пришлось перевести сервер, на котором это ПО установлено, в режим полной изоляции.

– Ваша специализация – цифровые двойники. Что это за технология?

– Прежде всего, это цифровая модель изделия, оборудования или процесса с необходимыми характеристиками. Сейчас об этом много пишут, но зачастую термин понимают неправильно. «Двойника» видят там, где есть всего лишь объект, обвешанный датчиками, с которого собирают большие данные и делают предиктивную аналитику, то есть обычный мониторинг. Настоящий цифровой двойник возникает на этапе проектирования, когда при компьютерной разработке мы формируем матрицу требований, целевых показателей, учитываем ресурсные ограничения и получаем обоснование того, что разработанное изделие будет воплощено в металле или в композиционных материалах и станет работать предсказуемо при высочайших характеристиках производительности.

– Вы конструируете на компьютере, а за производство отвечает партнер?

– Вы знакомы с понятием TRL (Technology Readiness Level), то есть уровень готовности технологий? В этой парадигме финальная стадия, то есть собственно производство – это 8-9 уровень. А первый, второй и третий – это идеи, теоретические, прикладные и экспериментальные исследования, и т. д. Этим занимаются вузы, лаборатории и академические организации.

Затем, на уровне с 4 по 7, ты должен подтверждать характеристики разработки, проходя серии испытаний на лабораторных установках, стендах и полигонах. Эти средние уровни называют «долиной смерти», потому что здесь, как правило, разработки и гибнут. Причина в том, что даже создание опытного образца требует значительно больших ресурсов, нежели те, что есть у лаборатории. Затем нужно попасть на испытательный стенд или полигон – ожидание в очереди может занимать год или больше, потому что стенд уникальный, и как правило, всегда занят. К тому же пройти испытания с первого раза мало кому удается. Технология цифровых двойников позволяет, смоделировав физико-механические процессы, проводить столько испытаний в цифре на виртуальных стендах и полигонах, сколько нужно, чтобы пройти дорогостоящие натурные испытания с первого раза.

– Президент Всемирного экономического форума Клаус Шваб написал книгу о четвертой промышленной революции. Но мы видим, что цифровая трансформация идет очень медленно. Так что все-таки переживает промышленность: революцию или эволюцию?

– Я считаю, что революцию. Она не спрашивает: «Ты готов? Ну ладно, если нет, то через год зайду», а просто через тебя перешагивает, не оставляя шансов догнать лидеров. Если вы меняетесь медленнее, чем внешняя среда, то отстаете каждый день. Руководитель, может быть, не видит отставания и докладывает стейкхолдерам о том, что компания развивается. Из картины может выпасть, что другие развиваются с более высокой скоростью и с привлечением на порядок больших финансовых средств.

– Почему революцию надо делать в промышленности, а не в информационных технологиях?

– Академик и Нобелевский лауреат Жорес Алферов говорил, что выход на следующий уровень, скажем, по чипам, – это системная работа на много миллиардов долларов, в ней должны принимать участие ученые и инженеры разных специальностей. Выйти на этот уровень очень сложно. Нам трудно конкурировать и в разработках ПО, хотя бы потому, что мощные по человеческим людским ресурсам Китай и Индия всегда смогут выделить на порядок больше программистов на любой проект. 

Еще лет 20 назад мы поняли, что бесполезно соревноваться в сфере ИТ общего назначения. Значит, надо уходить в наукоемкие интеллектуальные вещи, где у нас есть большие и серьезные научно-технологические заделы. Именно их нужно капитализировать. Да, революцию называют цифровой, но не стоит, поддаваясь всеобщему хайпу, во всем ориентироваться на диаграммы Gartner и других консалтинговых фирм, чьи исследования во многом профинансированы зарубежными производителями и потому не всегда правильно отражают истинные фронтирные технологии.