В Берне проходит выставка, где моряк Джеймс Кук представлен просветителем

В Берне напоминают о бедах и достижениях эпохи великих географических открытий. Жаль, что это время уже не вернуть

Мореплавателя Джеймса Кука (1728–1779) все ценят за разное. Одни благодарны ему за то, что он ввел в Европе моду на татуировки. Другие восхищаются научными заслугами Кука: в трех его экспедициях участвовали лучшие ученые эпохи, они сделали столько, что позавидует любая академия, а научные приборы использовались лишь новейшие. На выставке «Кук и открытие южных морей» в бернском историческом музее показывают, в частности, классические морские средства определения широты, квадранты и сменившие их к середине XVIII века более точные секстанты. Кук пользовался только последними моделями, составление карт увлекало его не на шутку.

Выставка напоминает о том, как знакомились культуры/ Historisches Museum Bern

Кук был хорошим капитаном. Его экипажи теряли меньше матросов, чем другие длительные экспедиции той поры. Это требовало тщательной подготовки. В Берне показывают, например, не только модель английского парусника, но и количество и пропорции загружавшегося провианта. Среди представленных редкостей – настоящий сухой суп XVIII века.

Для аборигенов открытия Кука приводили порой к катастрофическим последствиям. Так, население Маркизских островов после его экспедиции сократилось с двадцати до трех тысяч: инфекции и вирусы европейцев оказывались смертельными для островитян (впрочем, драматичное сокращение жителей на острове Пасхи, где Кук был в 1774 г., произошло не по вине англичан). Неудивительно, что жители Юго-Восточной Австралии оставленных на берегу даров не приняли и общаться с моряками отказались. Австралийцев не привлекало то, что очаровало таитянок: для них дети со светлой кожей выглядели аристократично – достаточный повод, чтобы не интересоваться венерическими болезнями. За сексуальные услуги моряки расплачивались подарками. В ходу была и практика обмена даров, полученных на одном острове, с жителями другого. Так таитяне получили шлем из перьев, врученный в свое время Куку на архипелаге Тонга. Кук любил Тонга за дружелюбие, назвал его Островами дружбы. Парадоксальным образом лучшая часть его оружейной коллекции была собрана именно здесь.

В экспедиции всегда приглашали художников. Их альбомы заменяли современникам журналы путешествий и телепередачи. У Кука работала интернациональная команда – и швейцарец Джон Вебер, и немецкие исследователи отец и сын Форстеры. А увидеть им довелось многое – ведь еще на глобусе 1764 г. из коллекции Австрийской национальной библиотеки Южное полушарие зияет пустотой. Лишь после Кука на карты нанесли новые острова и архипелаги, уточнили берега Новой Зеландии и Восточной Австралии, что в итоге позволило англичанам сделать в 1783 г. глобус, более-менее похожий на современный (его предоставил Национальный морской музей в Гринвиче). Вторая экспедиция Кука (1772–1775) сняла вопрос о существовании гипотетического Южного континента, который по размерам мыслился сопоставимым с Америкой.

Помимо этнографических коллекций, экспедиции привозили в Европу и живых людей. Так, Великий Омаи с Таити был одно время любимцем лондонского общества, где его принимали как принца. Сохранилось множество его портретов, написанных английскими художниками. Но Омаи решил вернуться на родину, где оказался изгоем: после жизни в Англии его восприняли как чужака, он умер отвергнутым соплеменниками.

Хотя целью Кука были южные моря и Полинезия, маршруты его экспедиций пролегали от Аляски до Антарктиды. В 1778 г. он даже думал зазимовать на Камчатке. Прими он такое решение, оно могло бы спасти ему жизнь.

То, что Кук дожил до 1779 г., – дело счастливого случая. Он мог погибнуть и гораздо раньше, например еще в Новой Зеландии. Но вряд ли бы это обстоятельство сказалось на масштабах нынешней выставки: слишком многое переменилось в астрономии и этнографии, зоологии и ботанике в результате его кругосветных плаваний.

После смерти Кука части его тела были распределены между важнейшими семьями на Гавайях, которые восприняли дар как высшую честь. Их можно понять. Не догадываясь о роли Просвещения для европейской цивилизации, они верно почувствовали, кто был его важнейшим героем.