Кирилл Харатьян: Апология науки
Почему государство боится академиков
А ученые отлично знают, когда человеку страшно: когда он не понимает, что происходит
Реформа Академии наук окончена, надо так понимать. Должно быть, русские ученые приспособятся и к новой, путинской конструкции - не все, конечно, не все, а только настоящие ученые, - как приспособились к ельцинской, горбачевской и остальным. Будут продолжать работать по своим темам, прикрываясь чем придется и прирабатывая как уж Бог даст - тяга к знаниям сильнее всего.
Потому что какой был лозунг советской науки? Удовлетворение собственного любопытства за государственный счет; пока государство считало полезным для себя, что какие-то физики или филологи возятся с бозонами Хиггса или поэтикой Достоевского, - платило. Теперь государству важнее прибрать вроде как бесхозные активы - а остальное как получится; ну а что же, чье это все на самом деле? Вот то-то. (Говорят, сейчас в чиновничьих и близких к ним кругах идет энергичная дележка материального наследства Академии наук - хотя и утверждается, что она жива.)
Скажу это еще раз, в голове не совсем укладывается: во всей российской науке самым главным для властей предержащих оказались квадратные метры, киловатт-часы и гигакалории, так что ли? Возвращение российской науки к мировым вершинам - это функция от управления имуществом? А все эти ученые бредни - непонятная чушь?
Даже безбожники-большевики так не думали, вот что поразительно. Октябрьский путчист Владимир Ульянов (Ленин) в 1920-х годах напряг всю имевшуюся у него - немалую! - политическую силу, чтобы провести электрификацию России - план ГОЭЛРО. В продолжении того знаменитого проекта, надо сказать, фиксировались факты чиновничьего самоуправства, и даже в обход закона, под подпись вождя, но речь-то шла о назначении ученым из Петроградской группы Михаила Андреевича Шателена дополнительных столовых и семейных продовольственных пайков! Или о том, чтобы комитет бедноты не отбирал квартиру у Генриха Осиповича Графтио!
Теперь давайте поглядим, кого же это так напугалось российское государство, что решило ошарашить до полной утраты когнитивных функций, до заикания и безнадежного пьянства? (Кажется, еще ни одной социальной группе так крепко от властей не доставалось.) В большинстве своем это тихий и слегка пыльный человек, у которого железно выделен день-другой на науку в недельном расписании; который на побочной работе аккуратен и лоялен, а на основной, научной, - остроумен и горяч; который продолжает растить одного уже довольно взрослого ребенка и полон воспоминаний юности о палатках, или об экспедициях (то есть тоже о палатках), или о закрытых кинопоказах, или о ночном чтении запрещенной литературы, или Бог весть еще о чем. Я люблю его, этого человека, - за цельность, за гигантские знания, за остроумие, за верность; а больше всего - из-за того, что он при смерти. Это про него Лев Ландау говорил: «Человек может понять вещи, которые он уже не в силах вообразить».
Может, конечно, давно надо было, до нынешней агонии, от него решительно избавиться - но не так же, не таким жестоким способом! Хочется отобрать квадратные метры и гигакалории - отберите, в своей же власти, но как-нибудь так, чтобы дать понять этим верным и бескорыстным людям, что их труд, их любопытство за государственный счет имели смысл! И они-то не дураки, сами знают себе цену.
Но - нет. Видимо, иным образом, чем по-тихому убить, государству действовать страшно. А ученые отлично знают, когда человеку страшно: когда он не понимает, что происходит.