В комедии «Велкам хом» российское постперестроечное кино встретилось с американским независимым
В комедии Ангелины Никоновой «Велкам хом» сложился союз российского постперестроечного и американского независимого кино, дополненный шутками про армянского эмигранта Бабкена
Имена в открывающих фильм титрах снабжены поясняющими флажками - российским, армянским, швейцарским, израильским. Выучившаяся в Нью-Йорке россиянка Ангелина Никонова в современном Вавилоне снимает кино о том, каково снимать кино в современном Вавилоне.
Герои - загорелый рекламщик с Манхэттена с артхаусным сценарием под подушкой, темпераментная любовница, которую он вывез из России, и армянский эмигрант Бабкен, в свободное от продажи ковров время подвизающийся в независимом кино и даже имеющий дома полку с увесистыми фестивальными призами. Правда, чтобы провезти их через границу, приходится жертвовать банками маринадов, что насовали в дорогу родственники - не то будет перевес, на оплату которого у отца четверых детей денег нету. Жена и так недовольна тем, что вместо автомобильного креслица для младшего Бабкен купил новые штиблеты - но надо же, черт побери, в чем-то выходить на сцену: со временем он надеется бросить ковры и начать зарабатывать актерством.
Перечисленные персонажи образуют что-то вроде любовного треугольника, который из условной жизни переходит в условное кино. Первая вершина - рекламщик - таки затевает автобиографический кинопроект, в котором артистам (вершины номер два и три) не платят, да и играют они, кажется, сами себя.
Та же ситуация, по ощущениям, в фильме Никоновой (где соавторами сценария значатся исполнители двух из трех главных ролей - Ольга Дыховичная и Карен Карагулян). Фильм пестрит эксцентричными типажами, которые большей частью воплощают явные любители.
«Велкам хом» - умная штука. Возможно, используя любимый оборот Тарковского, даже слишком «головная» для разухабистой эксцентрической комедии. Это не просто кино про кино, это автобиографическое кино про автобиографическое кино - Никонова снимает не о себе, но о среде, в которой жила в нью-йоркские годы, демонстрируя авторский интеллект по мелочам и по-крупному. Это можно считывать на уровне элементарных культурных сигналов - героиню-иммигрантку, например, зовут Саша Соколова. А можно забраться и на уровень повыше и увидеть, с каким изяществом применяется характерный для описанного подвида кино прием «экран в экране». Чересчур, с перехлестом драматичная, слишком страстная, чтобы быть жизнеподобной, ссора любовников, которую мы видим в начале, превращается в кино несколько раз - причем для одного и того же персонажа: сначала он подглядывает за ней в окно, потом принимает участие в ее инсценировке. И относительность хеппи-энда подчеркивается тем, что он оказывается зафиксированным не только на режиссерскую камеру, но и на фотоаппарат в руках одного из героев.
Метод повествования идеально соответствует предмету. Условность киноязыка Никонова разом рифмует и с фиктивностью иммигрантской жизни, где женятся за грин-карту, в ожидании полицейского рейда проживая в квартирах с чужими семейными фотографиями на стенах, и с призрачностью иерархий в бруклинском богемном полусвете, где каждая официантка - актриса, а каждый бармен - сценарист.
Все в этой слоеной карнавальной реальности не те, кем кажутся. Бывшая советская пенсионерка притворяется лесбиянкой со стажем, чтобы попасть в дом для престарелых геев. Ухоженный армянский гей, наоборот, носит с собой густые накладные брови, чтоб на семейных праздниках представать нормальным кавказским мужиком (что в какой-то момент заставляет героев с некоторой поправкой воспроизвести легендарный гэг с отвалившимся усом из «Бриллиантовой руки»). Один герой не может развестись с ушедшей от него женой, другой - жениться на той, с которой живет, потому что матери-одиночки рожают в больницах бесплатно. Фестивальный приз в этом мире весит не больше банки маринованных помидоров, а сумочка «Шанель» стоит не дороже пяти долларов: пучки таких регулярно покупает героиня, чтобы вместо оплаченного счета оставлять на столиках в дорогих ресторанах.
Таких шуток в комедии, снятой умниками не для умников, море: есть и погоня за жертвенным бараном, и благостный наркотрип в максимально неподходящей для него ситуации, и экспресс-превращение мужчины в женщину в условиях туалетной кабинки. То есть для кого-то «Велкам хом» обернется очередной страницей из труда Бахтина о поэтике средневекового карнавала. А для кого-то - непосредственно карнавалом под запиканные песни Шнура.