В Берлине попрощались со спектаклем Франка Касторфа «Ваал»

В фойе Haus der Berliner Festspiele, куда привезли постановку мюнхенского Residenztheater, назревал хэппенинг – билет на последнее представление кто-то предложил выставить на аукцион, а выручку пожертвовать наследникам Брехта, чтобы они разрешили показывать спектакль Франка Касторфа Baal («Ваал» в русском переводе). Премьера состоялась в январе, и почти сразу представляющее Brecht-Erben издательство Suhrkamp добилось запрета постановки на том основании, что Брехта в ней осталось мало. Театру разрешили показать спектакль еще два раза – в конце февраля в Мюнхене и в мае на берлинском фестивале «Театртреффен» в программе, представляющей 10 лучших инсценировок года.

За текстом Брехта тут и впрямь надо гоняться – мало того, что разбросан по действию в произвольном порядке, так еще и сильно разбавлен цитатами из Сартра, Бодлера, Верлена, Рембо, а также кинофильма Френсиса Форда Копполы «Апокалипсис сегодня». Контакт с таким спектаклем похож на поисковую операцию, требующую эрудиции и концентрации, – неудивительно, что после первого действия зал заметно поредел. Оставшиеся устроили овацию в финале и отпускали потом в интернет-комментариях добродушные шуточки: «Как насчет хранителей наследия Apocalypse Now?»

Недоумение запрет, конечно, вызывает – лучшей (чем спектакль Касторфа) рекламы пьесе 1918 г., которую Брехт перерабатывал четыре раза, наследникам не дождаться. Да и где найти сегодня режиссера-начетчика, который будет буквально воплощать текст, а не последствия того, что в нем описано, – как это делает Касторф, взглянувший на анархиста, поэта, убийцу и насильника Ваала с высоты такого птичьего полета, что дух захватывает.

Персонаж, ставший (вторая редакция) ответом Брехта на пьесу «Одинокий» Ганса Йоста (впоследствии группенфюрера СС, друга Гиммлера и автора афоризма «Когда я слышу слово «культура», я снимаю браунинг с предохранителя»), становится у Касторфа воплощением если не вселенского зла, то чревоугодия точно. Не человек даже, а ненасытный дух, в погоне за удовольствиями пожирающий все, что попадется на пути, – от женщин и вина до стран и континентов, – этот Ваал-now в ковбойском костюмчике прибыл на сцену прямиком из фильма Копполы, который Касторф пустил на реплики и цитаты еще безжалостнее, чем пьесу Брехта. Ничего как будто не осталось, но все на месте: и музыка Doors, и доски для серфинга, и постеры вьетнамской войны, и вертолет с эмблемой журнала «Плейбой» на борту – на таком в фильме развозили «девушек года» и «месяца» для поддержания боевого солдатского духа.

Этот самый вертолет (настоящий американский) воткнут художником Александром Деничем в самую середину сцены. Он пуп, центр и ось мироздания нового Ваала. Вокруг чего-то наросло – веранды, гирлянды, лавка с фруктами, опиумная курильня, бордель, бассейн и даже лодка, но вертолет – база. Военная и жилая. Ваал – захватчик, экспроприатор. Где приземлился – там и сгодился. Что отвоевал, то и дом. Огромную цитату из фильма о вросших в чужую землю французах режиссер включает в свой коллаж неслучайно. С фильмом Копполы тут тоже играют. Ваала и друзей снимают кинокамеры, и они попадают в фильм, как в компьютерную игру, – рассекают волны на досках, воюют, курят опиум, переживая даже «Апокалипсис» как очередное острое ощущение.

Сути пьесы этот взгляд на постколониальный хоррор нисколько не противоречит. Разве что Ваал (Аурэль Мантей), Экарт (Франц Петцольд), Софи (Андреа Венцль) и примкнувшая к ним инфернальная бесполая Изабелла (Бибиана Беглау) тут неразлучны как сиамские близнецы и образуют некое единое коллективное тело. Оно все сразу – поэт и воин, убийца и любовник, зверь и человек, мужчина и женщина. Полуголое, вечно голодное, захлебывающееся стихами и манифестами, возбужденное, обдолбанное, оно требует от актеров такого экстремального существования, какое не обеспечит ни один по инструкции и «близко к тексту» действующий режиссер. Только Касторф. Хотя единственное преступление против пьесы он все же совершил: его одержимый выживанием Ваал умирать мучительной смертью в финале, кажется, не собирается.