Светоносную оперу Бетховена «Фиделио» на Зальцбургском фестивале трактуют пессимистично

Ее герой не выдерживает испытания свободой
Флорестан стал одной из лучших партий Йонаса Кауфмана/ Monika Rittershaus

Люди – тени, мир – матрица, от судеб защиты нет, вырваться в реальность невозможно. Таков главный месседж постановщиков «Фиделио» на Зальцбургском фестивале – режиссера Клауса Гута и сценографа Кристиана Шмидта. Лишь мягкое, волшебное звучание венских филармоников под управлением Франца Вельзер-Мёста напоминает о том, что единственный оперный опус Людвига ван Бетховена принадлежит как-никак венской школе; именно дирижер всячески подчеркивает связь оперы Бетховена со стилем венского классицизма и, более того, выявляет генетическое сродство музыки «Фиделио» с операми Моцарта. Легкость, точность, идеальная фразировка и абсолютно перфектное исполнение увертюры «Леонора № 3» в непривычном месте – перед самым финалом – то, что сделало новую постановку «Фиделио» ключевым событием текущего Зальцбургского фестиваля. Равно как и участие в спектакле лучшего тенора нашего времени – Йонаса Кауфмана. Флорестан останется, пожалуй, непревзойденным образцом даже в его собственной коллекции оперных образов.

«Фиделио» считается эталонным образцом «оперы страха и спасения» – жанра, возникшего во время и вследствие случившейся Великой французской революции. Тираноборческие мотивы, накал драматизма, контрасты комического и трагического – все типологические черты жанра в бетховенском опусе присутствуют. И тут авторы спектакля отнюдь не погрешили против авторского замысла, создавая свой подробный и страшноватый «театр теней», параллельный мир, в котором толпа черно-белых призрачных двойников действует на равных с персонажами из плоти и крови. Все смыслы и акценты оперы постановщиками не просто сохранены, но подчеркнуты. И даже метафорически усилены: могила для Флорестана разверзается зияющей пропастью, достигающей, кажется, самого ада. Бедный Флорестан с ужасом и обреченностью заглядывает в нее: загнанный зверек, всем существом ощутивший приближение смерти. Есть в спектакле и мотив камня, к которому, согласно либретто, прикован Флорестан, – массивная черная стена, эдакая «черная дыра», поверхность которой поглощает свет. Черный столп, вращающийся вокруг своей оси со страшным шорохом, становится олицетворением вселенского зла; его порождением становятся приспешники тьмы – Пизарро (звучный баритон Томас Конечный), его зловещий двойник, Пауль Лорингер, в руках которого поблескивает кинжал, и вся гвардия, сознательно уподобленная агентам «Матрицы»: существа в очках, с ползучими, неестественными телами.

Постановка Гута и Шмидта дает немало поводов к размышлениям. Созданный ими по канве «Фиделио» спектакль глубок и далеко не так однозначен, как может показаться на первый взгляд. Интерес обоих к сумрачным лабиринтам подсознания, в которых блуждает неприкаянная душа героя, не иссякает с годами. Стоит вспомнить трилогию Моцарта – Да Понте, поставленную ими здесь же, на Зальцбургском фестивале, в предыдущее пятилетие. Вся «Свадьба Фигаро», казалось бы комедия положений, разворачивалась в пустынных залах, по углам которых тихо шуршали груды сухих осенних листьев. Символом подсознания героя в их «Дон Жуане» стал сумеречный лес, в чащобах которого Дон Жуану на пороге смерти привиделась вся история. Похожий прием постановщики избрали и в отношении «Фиделио».

100 раз за 90 лет

Нынешняя постановка «Фиделио» – десятая за 90-летнюю историю Зальцбургского фестиваля: оперу ставили начиная с 1927 г. и сыграли более 100 раз.

Сильно и ярко исполнила партию верной супруги Леоноры знаменитая оперная дива Адрианна Печенка. Ей был придан двойник: глухонемая актриса Надя Кихлер отчаянной жестикуляцией дополняла языком жестов то невысказанное, что настоящая оперная Леонора должна была подавлять, чтобы не выдать себя раньше времени. Их дуэт стал стержнем большинства сцен оперы.

Герой Кауфмана появляется лишь во втором акте; небольшая по протяженности сцена становится подлинным триумфом певца. Образ, им созданный, трогает до слез, это проживание жизни на сцене, которое возвышается до символа, напоминающего о безымянных и названных жертвах жестоких репрессий, погибших в недрах пенитенциарных систем всех тоталитарных и авторитарных режимов на земле.

Настоящее спасение для героя в спектакле не предусмотрено: Флорестан, по версии авторов, так и не смог вырваться из лабиринта своих фобий. Проблески сознания спорадически проявляются в нем под влиянием беззаветной любви Леоноры, но в последней сцене он, не вынеся испытания свободой, падает замертво. Ни блеск хрустальных люстр, ни блещущая радостью экстатическая, светоносная музыка Бетховена в финале, ни увещевания друга (Министра) не пробудили помраченного ужасом сознания. Как сказал волшебник Дамблдор своему ученику Гарри Поттеру, «конечно, это происходит у тебя в голове – но даже если так, почему это не может быть правдой?»