Звезды перформанса пустили кровь из Вены

Энтони Рицци, известный работой с хореографом Уильямом Форсайтом, только что прогремел в 24-часовом проекте Яна Фарба «Гора Олимп», откуда как будто и явился в венский музей современного искусства Mumok в гриме Марии Каллас – из сцены, где, качаясь на высоченных каблуках, он проклинает мужиков-сексистов. Теперь в синем платье и красных туфлях он бродит по залу, где расставлены мониторы, транслирующие классику венского акционизма 1960–1970-х и его мирового окружения. Упираясь носом в монитор, Рицци теряет равновесие и с грохотом валится со шпилек. Потирая ушибленные места и поругиваясь, бредет к затянутому пленкой закутку, забирается на подиум и дальше в течение часа шутит на тему серьезной выставки в Mumok – Mein Koerper ist das Ereignis («Мое тело – событие»). Разрисовывает себя, заливает пеной для бритья, цитируя акции Абрамович (Рицци работал с нею в проекте Боба Уилсона «Жизнь и смерть Марины Абрамович»), яростно металлической щеткой расчесывает сначала парик, потом до крови – лицо и тело, повторяя при этом сорванным голосом одну и ту же фразу: Artist Must Be Beautiful» («Художник должен быть красивым» – название акции Абрамович 1975 г.). Зрители смеются.

Слова, вынесенные в название выставки, принадлежат Гюнтеру Брусу, одному из основателей «венского акционизма» – самого членовредительского и шокирующего направления в современном искусстве. Один из мониторов, о который разбивает лоб Энтони Рицци, показывает знаменитый «последний» перформанс Бруса 1970 г. Zerreisprobe («Попытка разрыва»), где он кромсает череп опасной бритвой, штопает бедра иголкой, мочится на рану для дезинфекции, буднично общаясь при этом с публикой («Ни у кого нет газа? Очень нужен»), совершает неистовые броски телом, позволяющие заподозрить в нем незаурядное дарование – кажется, он только случайно не стал танцовщиком.

Внедрив часть перформансов в пространство посвященной акционизму выставки, фестиваль Impulstanz актуализировал ровно эту историческую связь – танца и перформанса. В The Artist is Here Энтони Рицци исследует тело уже как событие его личного театрального опыта. Отшлифованное в проектах Фабра и Форсайта, оно к экстремальному поведению (Рицци бежит на месте на огромной скорости, обмотав при этом голову целлофаном) приучено как к заурядной нагрузке. Оно не средство трансформации, а давно ее результат. Над акциями революционеров-предшественников можно теперь подшучивать, символически «выкакивая» носки и кроссовки для бега, который бельгиец Фабр превратил в шикарный театральный трюк, одновременно рекламирующий и профанирующий классический акционизм.

Востребованный болгарин Иво Димчев к теме подходит с другой стороны – акции 1960-х он смотрит с точки зрения девальвации интерактивности. На его Facebook Theatre в том же Mumok молодая публика стекается с лэптопами и смартфонами – по замыслу Димчев конструирует перформанс, спонтанно реагируя на комментарии зрителей на его страничке в Facebook. Впрочем, экранчики в зале довольно быстро гаснут, и публика как завороженная начинает пялиться на полуголое существо в алой чалме, наушниках и на высоких каблуках, проникновенным голосом умоляющее «лайкнуть» его. Методично обрабатывая телом каждый сантиметр пространства, а каждый предмет (осветительные приборы, коленки зрителей, их обувь, рояль, стул и толстую знаменитую книгу «Венский акционизм») – носовым платком, Димчев демонстрирует высочайшую перформерскую технику как способ безопасного и даже гламурного существования. Публике тут ничто не угрожает, а сам артист знает, как пустить себе кровь, не поранившись, – Димчев перетягивает руку жгутом, набирает кровь шприцем из вены и обрызгивает себя ею с ног до головы, как дорогим парфюмом, постанывая от удовольствия. Когда же, словно цитируя «Разрыв» Брюса, этот новый Нарцисс распинает себя между роялем, стульями и полом, то тоже скорее демонстрирует отличную растяжку, чем готовность порвать себя на части.

Ирония Димчева сокрушительна и великолепна: мы в мире безопасного бритья, виртуального общения и бесконтактной интерактивности. Welcome. Для контраста можно спуститься этажом ниже, где на огромных экранах, показывающих 1960-е, все так жестко, что случайно забредшие сюда бабушки закрывают глаза своим дедушкам и бегут прочь.

Вена