На фестивале Tanz im August в Берлине выступает Азия

Компании из Китая, Индонезии, Кореи и Японии представляют современный танец
Шесть танцовщиков исполняют композицию «7»/ Duan Ni

От зрителей на фестивале требуют выключать не только мобильные телефоны. К ним обращаются с просьбой «вести себя как можно тише», чтобы не только увидеть, но и услышать то, что будет происходить на сцене. А именно – гробовую тишину, из которой хореография рождается вместе со звуками, что производит тело: будь то шорох платьев, дыхание или шум, напоминающий легкий, возникающий при движении ветер.

Требующий тишины проект привезла компания из Гонконга Tao Dance Theatre. Хореограф Тао Йе создал ее в 2008-м, когда ему было 22 года. С тех пор его пронумерованные вещи (они так и называются – «2» или «5» или объединенные для берлинского фестиваля в одну программу «6 & 7») увидели более чем в 40 странах, а сама компания стала первой труппой современного танца из Китая, ставшей резидентом American Dance Festival. Теперь у театра еще и продюсерская поддержка крупнейшего в мире танцевального центра, лондонского Sadler’s Wells.

Берите, что называется, на заметку. Тем более что визионерские вещи Тао Йе многофункциональны. Кто ждет шоу – получит шоу. Кто ищет погружения и медитации – пройдет и на этот уровень. В «7» поначалу не разглядеть вообще ничего в плотном тумане: шесть силуэтов скорее угадываются по интенсивным спиралевидным движениям. Танцовщики синхронно раскачиваются и прогибаются. Длинные юбки не столько придерживают руками, сколько держатся за них – как бумажные фигурки, вырезанные, но не разрезанные по линии сгиба. Их снес бы ветер, если бы не эта линия, их сожрала бы тьма, если бы не прихотливая игра света, движущегося по сцене. Оживляет, проявляет их и монотонный, то усиливающийся и расширяющийся, то сужающийся и едва различимый, музыкальный звук. Возникающий эффект – фигурки то объемные, то двумерные, как в анимации, – наводит жуть. Повторяющийся в течение получаса один и тот же минималистский рисунок делает тела неузнаваемыми, инопланетными и странными – так в детской игре: если 100 раз повторить «ножницы», слово предстанет набором незнакомых звуков. В «7», вещи, перед которой просят не кашлять и не шевелиться, те же шесть фигур уже облачены в белое. Они повторяют те же самые движения, что и в «6», но уже при полном свете и аккомпанируют себе звуками, которые издают сами – звенят как пчелы, гудят как пустые сосуды, шумят как ветер.

Кроме того

На Tanz im August представлены три корейские компании, одна из них – KNCDC (Корейская национальная компания современного танца) закроет фестиваль на сцене театра «Фольксбюне» шоу-представлением, смешивающим диско и фольклор. Проект филиппинки Айзы Джоксон исследует так называемое филиппинское тело как символ секс-индустрии эпохи глобализации. Берлинский хореограф Констанца Макрас готовит в рамках фестиваля премьеру в «Шаубюне» с участием китайских спортсменов и цирковых акробатов.

«Азия» и «минимализм» – эти два направления программы нынешнего фестиваля Tanz im August в «6 & 7» можно наблюдать как эффектное шоу. Не так занимательно, но вполне научно вопросом «из чего состоит современный азиатский танец» задается масштабный проект SoftMachine. Его автор Чой Кафай представляет Германию и Сингапур. Этот проект не столько зрелище, сколько презентация живого архива, который с 2012 г. Чой Кафай собирает, исследуя актуальное состояние современного азиатского танца. Выходит, например, на сцену артист из Индии и в диалоге с автором проекта показывает и рассказывает, из чего состоит его хореография. Параллельно сценическим показам Чой Кафай записал еще и 86 видеоинтервью с артистами, представляющими регион. Один из персонажей и соавторов проекта – индонезиец Рианто вышел на сцену в Берлине сначала в национальном костюме (как исполнитель традиционных женских танцев), потом в драных джинсах (как для дискотеки) и, наконец, абсолютно голым (для соло в духе «контемпорари»). Рианто типичным представителем региона не выглядит, скорее – абсолютным новообразованием, стремящимся к телесному космополитизму и андрогинности. Он строит глазки публике и рисует красивыми длинными руками узоры в воздухе, изображая принцессу из фольклора. Он танцует воина из той же истории, и те же руки становятся жесткими и властными. Он же – безразличный к гендерным идентификациям танцовщик-хамелеон в своих обнаженных современных соло. Чтобы танцевать их, ему пришлось переехать в Японию – мужчине в Индонезии выйти на сцену голым совсем не так почетно, как изображать женщину.-

Берлин