Проект по мотивам «Орфея» Монтеверди сыграли в берлинском музее Martin-Gropius-Bau
Постановка Сюзанне Кеннеди осваивает новые пространства и учит умирать
Eine Sterbeübung («Репетиция умирания») – значится в подзаголовке проекта Оrfeo, который сделали Сюзанне Кеннеди и ансамбль солистов Kaleidoskop, вдохновившись оперой Монтеверди и «Тибетской книгой мертвых». Хотя эту «репетицию умирания» правильнее было бы назвать уроком выживания, если говорить о зрителе, которому отведена особая роль. Он не сидит в кресле, не смотрит на сцену, он ходит по лабиринту из комнат, натыкаясь на живые экспонаты, девушек, которые смотрят на всякого входящего так, словно хотят что-то сказать, да не могут: на лицах маски и голоса нет. Эти кукольного вида Эвридики, похоже, мертвы давно, и только память Орфея держит их в пространствах между жизнью и смертью, как в ловушке.
Интерьеры (подчеркнуто мещанские, с кожаными диванами и фикусами), замедленные и неуклюжие движения актрис, сегментированная, разбавленная шумами музыка – все как в компьютерной игре, такой, где нельзя пройти на другой уровень, пока на двери не загорится зеленым Exit. А пока не загорится, будь добр ежиться под немигающим взглядом нежити; вздрагивать, когда в одной из комнат вдруг настойчиво начинает звонить валяющийся на столе мобильник, и держаться подальше от занавески в душевой – там явно кто-то шевелится. Зрителей в лабиринт пускают по восемь человек, но, когда их меньше или ты совсем один, как это было в моем случае, ощущение – как будто не ты смотришь, а тебя изучают под микроскопом – довольно противное.
На два дома
В 2014 г. первый же большой проект Сюзанне Кеннеди «Чистилище в Ингольштадте» в мюнхенском Каммершпиле попал в число 10 лучших постановок немецкоязычного театра. Следующий ее спектакль «Почему рехнулся господин Р.?» снова попал на фестиваль Theatertreffen, а сама Кеннеди получила приглашение войти в команду сразу от двух новых интендантов – Йохана Симонса, возглавившего Руртриеннале, и Криса Деркона, с 2017-го – руководителя берлинского театра «Фольксбюне». Оба ориентированы на междисциплинарные проекты, поэтому «нечистый» театр Кеннеди – ровно то, что им нужно.
Когда добираешься до финала, минуя Орфея (контратенор Хуберт Вильд в ослепительно белой, как сон кокаиниста, комнате тянет к входящим руки и поет, как жалуется, но ровно три минуты, поскольку дверь открывается и надо уходить), уже так устаешь находиться под наблюдением, что только и мечтаешь, чтобы тебя отпустили. Так оно, собственно, и происходит – в последнем помещении Эвридика наконец-то лежит на кровати мертвая и ни к кому не пристает, а ансамбль Kaleidoskop в полном составе и в масках играет наконец нормального Монтеверди, в то время как еще одна Эвридика на видео парит над их головами уже как виртуальный объект.
Музыки, впрочем, снова мало – горит Exit, и оркестру, как на кладбище, где очередь, надо обслужить следующую группу прощающихся (тур длится «до 80 минут», но можно проскочить и за сорок – как пойдет). Не сама даже дискомфортная бродилка, а именно эта десакрализация Монтеверди, включенного в ритуал прощания в качестве торопливого музыкального сервиса, застает в финале врасплох. Game over и никакого катарсиса в качестве бонуса? В отличие от игры, которую хочется переиграть, возвращаться в эту неохота. Может, поэтому в Martin-Gropius-Bau, куда перформативная инсталляция Кеннеди переехала после премьеры на Ruhrtriennale, супераншлага не наблюдалось. Что не делает опыты Сюзанне Кеннеди, по поводу которых в воздухе носятся разные определения – от гейм- до зомби-театра, – менее интригующими. Она нам еще покажет.
Берлин