Кама Гинкас опять поставил «Преступление и наказание»

На этот раз про Свидригайлова и под названием «По дороге в...»
Игорь Гордин (слева) заставил зрителей сочувствовать Свидригайлову/ Елена Лапина

К премьере по «Преступлению и наказанию» Достоевского Московский ТЮЗ вернул себе старую площадку – флигель по соседству с основным зданием. Вместо фойе здесь комнаты отдыха с зелеными абажурами, вместо сцены – абсолютно белый зал: поклонники режиссера Камы Гинкаса знают о его любви к белому пространству. В этом помещении можно открыть настоящее окно и впустить холодный воздух, чтобы донести настроение текста до зрителей буквально на физическом уровне. То, что здесь недавно шел ремонт, режиссер обыграл в декорации, которую придумал сам: мебели никакой, к потолку привязано ведро, на полу – куча мусора и лужи строительного клея. Раскольников, зайдя в комнату, тут же ступает в клей – не будем расшифровывать эту метафору за читателя.

В работе с романами Достоевского Гинкас предпочитает сжатым инсценировкам скрупулезный анализ одной сюжетной линии. Спектакль «Играем «Преступление» (1991) был посвящен одним только встречам Раскольникова со следователем Порфирием Петровичем. «К. И. из «Преступления» (1994) – постановка, удивительным образом дожившая до наших дней, – только Катерине Ивановне Мармеладовой. «Нелепая поэмка» (2006) – великому инквизитору из поэмы Ивана Карамазова. Новый спектакль «По дороге в...» – отношениям Аркадия Свидригайлова с молодыми героями произведения, Раскольниковым и его сестрой Дуней.

Вечное возвращение

В биографии Камы Гинкаса нынешняя премьера – восьмое обращение к Достоевскому и третье к одному только «Преступлению и наказанию». По словам режиссера, он неоднократно обещал себе не ставить больше этих романов.

Одна из остроумных находок режиссера – постоянные намеки на то, что сюжет романа прекрасно известен и зрителю тоже. Куда, к примеру, ведет дорога, упомянутая в названии спектакля? Естественно, в Америку: для Свидригайлова, который становится здесь главным героем, Америка – эвфемизм самоубийства. «Если б знали вы, однако ж, об чем спрашиваете!» – замечает Свидригайлов в ответ на простой вопрос о его путешествии: в спектакле это произносится многозначительно, с расчетом, что публика помнит подробности смерти героя. Раскольников так и вовсе кладет под голову вместо подушки дешевое издание «Преступления и наказания». Здесь, чтобы напомнить человеку его прошлое или подтолкнуть к какому-то поступку в будущем, достаточно прочесть соответствующий эпизод по книге. Я написал бы – по книге судьбы, но это совсем дурной вкус, да и Гинкас, с его фирменной иронией, такой высокопарности не допускает. А вот акробатическое балансирование между «понарошку» и «на самом деле», между художественным образом и реальной ситуацией спектакля – как раз таки узнаваемая черта его стиля. Вот пример: световая партитура в белом зале организована виртуозно (за свет отвечал Александр Романов), но, чтобы поменять освещение, актеры грубо щелкают выключателем.

Еще одна пара противоположностей, которые режиссер, как всегда, мастерски комбинирует, – смешное и серьезное. Ту же книгу актер сначала демонстрирует как бы в шутку (мол, я не настоящий Родион Романыч, настоящий – литературный герой, если вы не в курсе), что не мешает ему в финале спектакля зачитывать страницу романа как приговор Свидригайлову, который должен себя убить. Парочку гротескных героев, в разных работах режиссера выступавших под разными именами, здесь называют артистами погорелого театра: они поминутно беспокоят убийцу, являясь ему в образе старухи-процентщицы и сестры ее Лизаветы. Застрявший в черепе бутафорский топор – это самоцитата: в таком же виде жертвы Раскольникова появлялись в старой постановке Гинкаса «Играем «Преступление», которую он делал в том же флигеле.

Ограничившись только сценами Свидригайлова, режиссер акцентирует сюжет о том, как младшее поколение судит старших. Возраст исполнителей совпадает с возрастом героев, что в постановках по классике бывает нечасто. Брата и сестру Раскольниковых играют молодые артисты Эльдар Калимулин и Илона Борисова, 50-летнего Свидригайлова – один из лучших московских актеров, Игорь Гордин, который тянет на себе большую часть спектакля, заставляя публику сочувствовать самому отталкивающему герою романа. В диалогах Свидригайлов – Раскольников и Свидригайлов – Дуня наивное восприятие встречается с опытом, идеализм – с последовательным цинизмом, страх потерять свою душу – с закоренелым пороком. В этой борьбе молодость побеждает: в конце концов именно Раскольников дает Свидригайлову револьвер. Для зрителя это момент эмоционального потрясения, которого Гинкас умеет добиваться как никто.-