Седьмой фестиваль Мстислава Ростроповича завершился выступлением Мюнг-Вун Чунга и Филармонического оркестра радио Франции

Их концерт прошел не без сюрприза
Тройной концерт Бетховена когда-то играл сам Мстислав Ростропович/ М. Стулов/ Ведомости

В этом году на фестивале сказался экономический кризис, и от некоторых планов Ольге Ростропович – дочери музыканта, возглавляющей фестиваль, – пришлось отказаться. Тем не менее на фестивале, который в этом году посвящен памяти Галины Вишневской, прозвучал любимый ею Реквием Моцарта с приглашенными певцами, Зубин Мета провел «Аиду» в концертном исполнении, Люка Дебарг дал аншлаговый сольный концерт, а Владимир Юровский исполнил свою любимую «Русалочку» Цемлинского.

На закрытие был припасен Тройной концерт Бетховена – знаковое для Ростроповича сочинение, записанное им вместе со Святославом Рихтером и Давидом Ойстрахом под управлением Герберта фон Караяна (впоследствии Рихтер, правда, сетовал, что Караян предпочел уделить время совместному позированию для обложки вместо того, чтобы сделать лишний дубль).

Возможно, в силу экономии или по другим причинам фестиваль не пригласил трех солистов, чьи имена могли бы хоть как-то соответствовать вышеперечисленной звездной тройке. Сольные партии исполнили концертмейстеры Филармонического оркестра радио Франции (позже, во втором отделении, занявшие места на первых пультах) – скрипач Светлин Русев и виолончелист Эрик Левьонуа. А за рояль тряхнув стариной сел сам маэстро Мюнг-Вун Чунг – благо 42 года назад он выступал именно на этой сцене, в Большом зале консерватории, как пианист, участвуя в Конкурсе Чайковского, и даже завоевал второе место.

Из трех сольных партий концерта Бетховен с особой любовью прописал виолончельную – она предназначалась знаменитому Антону Крафту, виолончелисту и композитору, который сам оставил великолепный виолончельный концерт. Во всех трех частях бетховенского концерта именно виолончелист вступает первым, ему доверены изложения всех трех тем – тогда как скрипка и рояль лишь скромно присоединяются к коллеге. Это оказалось весьма кстати, поскольку именно Эрик Левьонуа предъявил подобие сольной харизмы, которой сопутствовал романтичный кудрявый облик. К сожалению, несколько мест музыкант испортил неточной интонацией, но показал и чувство стиля, и кантилену, и образцовые ансамблевые качества. Рядом с ним скрипач Светлин Русев выглядел откровенно скучно. Что до пианиста, то Мюнг-Вун Чунг переходил от дирижирования к роялю абсолютно органично, его пассажи были свободны, хотя порой в них вкрадывались странные акценты – когда в середине фразы вдруг заметно менялся звук или даже темп. Это могло бы поставить в сложное положение аккомпанирующий оркестр, но французы понимали своего корейского шефа с полувзгляда. Концерт был бы сыгран без приключений, если бы в финале у виолончелиста вдруг неожиданно не спустила верхняя струна. Некоторое время он растерянно улыбался, пытаясь подстроить инструмент к своему следующему вступлению, но явно не успевал. На выручку пришел маэстро Чунг, с ходу вставивший в финал несколько тактов из пьесы «К Элизе». Время было выиграно, виолончель подстроена и, попрощавшись с Элизой парой тактов сымпровизированного перехода, Чунг вернул исполнение в колею бетховенского финала.

На бис был сыгран фрагмент трио, в котором тоже задавала тон виолончель, а затем настал черед ностальгического сольного музицирования Чунга на рояле. Поделившись с публикой воспоминаниями, Чунг сыграл сначала «Октябрь» Чайковского, а затем «Арабеску» Шумана. Сделал он это, возможно, напрасно, поскольку зрелость и внутренняя свобода музицирования не совпали с качеством звукового результата: гудела педаль, да и туше не ласкало слух.

Во втором отделении прозвучала Первая симфония Малера – партитура, заслуживающего тончайшего и проникновенного исполнения, какого ни оркестр с фальшивящими валторнами, ни маэстро с благодушно-равнодушным дирижированием наизусть на этот раз не предъявили. Чунг и французы приезжают в Москву далеко не впервые, и как раз нынешний визит оказался в числе наименее фестивальных и наименее содержательных – хотя сыгранная на бис Увертюра из «Кармен» и утешила, сколь могла, прыткостью и блеском.