Выставка «Поздний Машков» оказалась глубоко идеологической
Хотя представлялась как демонстрация чистой живописи, высокого искусстваВыставка «Поздний Машков» в фонде In Artibus демонстрирует то, что и ожидала на ней увидеть публика, хорошо знакомая с творчеством художника по постоянным экспозициям музеев отечественного искусства. Пастозные пейзажи, масштабные натюрморты с мощными корнеплодами, крепкотелые обнаженные дамы, внушительные картины колхозной жизни, совмещающие портрет большеносых крестьянок с изображениями видов природы и ее даров.
Все это написано энергично, мощно, не жалея красок, наложенных на холст жирными мазками. Никакого изящества или утонченности здесь никто и не ищет, несомненный живописный талант у Машкова, крестьянина по происхождению, напористый, мировосприятие, близкое народному.
Но вот чего не ожидали завсегдатаи музеев и выставок, так это интерпретации этих холстов, предложенной автором «Позднего Машкова», куратором выставки и автором статьи в каталоге Еленой Руденко. Она видит в хрестоматийных вещах, предоставленных музеями, и малоизвестных, хранящихся в частных собраниях (в том числе основательницы In Artibus Инны Баженовой), чистую живопись, существующую независимо от того, что собственно изображено на картинах. А в их авторе не жертву исторических обстоятельств, повлиявших на свободное развитие его творчества, а художника, последовательно развивавшего собственное дарование в духе старых мастеров.
Слово художника
Выставка начинается цитатой из Машкова: «Двуногое существо, осел иной, бараньей или свиной породы, любит левое или правое в живописи потому, что у него глаза поставлены влево один или вправо другой. У человека же оба глаза поставлены прямо, потому что для него важна сама суть искусства».
Рядом с некоторыми работами были даны инструкции, как надо на них смотреть: «В провокационно яркой «Девушке с подсолнухами» Машков демонстрирует всю палитру основных и дополнительных цветов: сине-зеленые листья контрастируют с желтыми кругами подсолнухов, фиолетовый цвет платья дополняет беспрецедентно смелую колористическую гармонию». Без таких пояснений ничего беспрецедентного в сочетании сине-зеленого с желтым и фиолетовым можно и не увидеть, а яркость жизнеутверждающей соцреалистической картины 1930-го вряд ли получится посчитать провокационной.
Беспрецедентным скорее можно назвать каталожное определение известной, казавшейся лубочной и циничной картины, изображающей красный лозунг, бюсты вождей и огромные маки: «Композиционно безупречный и сияющий сложной гармонией ярких цветов «Привет XVII съезду ВКП(б)». А следующее за ним утверждение, что этот натюрморт до сих пор «вызывает раздражение прогрессивно настроенной публики» и это «не делает честь ее восприимчивости и проницательности – может показаться, что сталинские критики лучше вникали в суть дела», провоцирует предложить автору перекреститься, если такое кажется.
Понятно желание организаторов «Позднего Машкова» сломать сложившееся убеждение, что хорош только ранний, дерзкий Машков-модернист периода участия в «Бубновом валете». И они включают в свою выставку лучшие его вещи начала 20-х – «Снедь московскую. Хлебы» и «Натюрморт с веером», которые ну никак не посчитаешь поздними. Они написаны еще свободным в выборе манеры художником. Трудно не увидеть, насколько условностью рисунка и сложным колоритом они отличаются от аккуратно выписанных, тяжелых букетов, кувшинов тыкв и арбузов, написанных через 20 лет человеком, ищущим в живописи старых мастеров покоя и убежища. Прежде всего от сталинской критики, всегда хорошо вникающей «в суть дела».
Легкость кисти Машкова видна разве что в эскизах и набросках к панно для гостиницы «Москва». Все остальные действительно поздние его вещи кажутся мастеровитыми и до уныния безрадостными.
До 3 июля