Режиссер Дмитрий Черняков демистифицировал оперу Дебюсси «Пеллеас и Мелизанда»

К чести певцов-актеров, они исполняли роли истово, с полной самоотдачей, не теряя при этом связности и свободы вокала. Глубокий объемный баритон Кайла Кетелсена – Голо звучал с убеждающей экспрессией, благородно и ярко. Жак Имбрайло оказался очень хорош в партии Пеллеаса. Открытием стала молодая американская певица Коринна Винтерс. Эволюция ее поведения – от испуганного съежившегося существа до дамы из благородного семейства, покорной, нежной и слабой, – доказывала, что сеансы психоанализа, проведенные Голо, оказались-таки благотворны.

В драме Метерлинка и, соответственно, в опере Дебюсси размыты грани между сном и явью. Мелизанда – полудевушка-полуребенок, в прошлой жизни которой, видимо, случилось нечто ужасное, – живет в замке короля с нелюбимым мужем Голо, который много старше ее, и влюбляется в его брата Пеллеаса, до конца не осознавая, кто она, что с нею и реально ли то, что ее окружает. Традиция постановок «Пеллеаса» такова, что зритель, естественно, ждет сумеречной атмосферы, таинственных знаков и предвестий на сцене. Но, конечно, – кто бы сомневался! – Черняков опрокидывает эти ожидания безапелляционно и даже со скрытым злорадством.

На вступлении открывается манящее пространство: комната, полная легкости, сияния, которое струится отовсюду и ниоткуда (световая партитура создана Глебом Фильштинским, постоянным партнером Чернякова). Голо вводит в эту семейную гостиную неопрятную беженку в мешковатых трениках. Позабыв о кодексе врача, он влюбился в свою пациентку и привел ее домой «для продолжения лечения». Благородное семейство медленно поворачивается от стола к странной и нежданной гостье: Мелизанда чужая здесь, в этом чистом и строгом доме. В углу изогнутый экран плоского телевизора: на нем Голо-психотерапевт будет следить за поведением своей пациентки Мелизанды.

Не в первый раз герои Чернякова поют о том, чего нет на сцене. В разговорах Пеллеаса и Мелизанды речь заходит об овцах, о колодце, о гроте – и снова, и снова о чудесных длинных волосах Мелизанды, которые она свешивает влюбленному Пеллеасу с башни и они достают до самой земли. Но ничего этого в спектакле нет. Так как прием этот упорно кочует из спектакля в спектакль, впору задуматься: не добивается ли режиссер новой меры условности в опере? Когда поэтический текст не просто распевается – что есть главная оперная условность, – но то, о чем поют, не дается нам ни визуально, ни в ощущениях даже намеком? Черняков демонстративно избавляется от иллюстративного подхода. Его интересуют психологические обоснования характеров, данные в развитии. Он добивается сопереживания зала.

Черняков не только актуализирует действие, привязывая его к нашему времени и проблемам современного человека, мучающегося отчужденностью и одиночеством даже в кругу семьи. Он еще и сознательно апеллирует к образу жизни и привычной картине мира публики цюрихского Опернхауса: к представителям upper middle class и выше, для которых иметь светлую модную гостиную с огромным окном, из которого открывается чудесный вид – на озеро ли, на лес или на горы, – совершенно в порядке вещей. Черняков говорит с ними на их языке, а говорит он о том, что сила, примененная к слабому, ввергает самого сильного в личный, индивидуальный ад и делает несчастными всех окружающих. Что добрые, тихие, деликатные чувства превыше гордости, силы и жажды обладания. Сцена жестокого избиения беременной Мелизанды обезумевшим от ревности Голо решена не просто жестко, но шокирующе жестоко.

За пультом оркестра филармонии Цюриха стоял Алан Алтыноглу. Он провел все 15 поэтических сцен, соединенных короткими музыкальными интерлюдиями, легко, полетно, не увлекаясь чрезмерно импрессионистическими красивостями, но умело играя контрастами.

Цюрих