В Петербурге показали искусство Александра Арефьева

Талант лидера «Ордена нищенствующих живописцев» остался не реализован
Картины Александра Арефьева напоминают эскизы к шедевру, который так и не был создан/ Л. Верещагина

За последние два года петербургская K Gallery смогла совершить то, что должны были бы сделать государственные музеи: планомерно и с выпуском каталогов показала ретроспективы работ всех художников «Ордена нищенствующих живописцев» из частных собраний, завершив цикл выставкой лидера группы Александра Арефьева (1931–1978).

Самые ранние работы в экспозиции датированы 1949 годом, то есть принадлежат руке совсем молодого человека. Небольшие городские пейзажи маслом на картоне и два «Букета» размером еще меньше, в которых 18-летний художник пробует возможности чистой, прямо из тюбика, краски. Кажется, он сам был поражен не меньше, чем сегодня удивляют эти скромные вещи зрителя, хорошо представляющего развитие русского искусства тех лет. Красочная сила выглядит прямым продолжением его неуемной натуры и человеческой мощи. По сравнению с другими участниками группы (а из пяти ныне здравствует только Валентин Громов) Арефьев был очень разнообразным художником в том невеликом диапазоне, который предлагала ему жизнь в Ленинграде двух послевоенных десятилетий. Тематически – это эскизы натуры в знаменитой «Банной серии», увиденной подглядывающим художником, уличные зарисовки середины 1950-х, античные сюжеты в следующем десятилетии, городские пейзажи. Стилистически – увлечение французами от Домье до Сезанна, из-за чего его с друзьями выставили из школы; экспрессионизм в бытовых сценах, которые оборачиваются разреженными композициями в духе итальянских метафизиков (в то время это влияние скорее кино, нежели живописи); почти сюрреалистические работы 1970-х годов.

Вождь ордена

«Орден нищенствующих живописцев» – группа молодых ленинградских художников, зародившаяся в послевоенные годы в Средней художественной школе при Академии художеств. Название придумал скульптор Михаил Войцеховский, а принадлежали к ордену пятеро — Александр Арефьев, Рихард Васми, Валентин Громов, Шолом Шварц и Владимир Шагин, отчисленные из СХШ после 1949 года. Неформальным лидером был Арефьев, отчего также часто используется термин «арефьевский круг». Еще одним членом группы считается поэт Роальд Мандельштам, оказавший на художников большое влияние. В 1960-е годы Арефьев иронически прочитывал ОНЖ как «Орден непродающихся живописцев».

Отказаться следовать официальной доктрине соцреализма в годы, когда все живое в искусстве уничтожено, было очень серьезным поступком, и «непризнанным живописцам» пришлось учиться на предании. Школой для них стали иллюстрации в сохранившихся книгах 20-х годов и альбомах московского Музея нового западного искусства, художники ленинградской пейзажной и графической школы, затаившиеся после разгрома формализма и выжившие в блокаду, наконец, с 1957-го – «третий этаж» Эрмитажа с импрессионистами и Матиссом. И все это происходило в атмосфере единого дружеского круга, самым экстравертным персонажем в котором был Арефьев. Внутренней энергией, красотой, свободой, он выделяется на всякой групповой фотографии. Полные весомости и экспрессии черты его лица заставляют вспомнить классические образцы — хотя бы «Сатира» Барберини.

Другой стороной этой жизненной силы стало увлечение наркотиками, приведшее к первому тюремному сроку за подделку рецептов. Поэтому на выставку ленинградских нонконформистов в ДК Газа в декабре 1974 года вещи Арефьева не попали: организаторы не стали рисковать, включая работы «уголовника» в первый публичный показ, разрешенный под бдительным оком властей. Выдавленный из страны, уехавший на волне репрессий против интеллигенции, Арефьев в эмиграции почти не прикасается к краскам и умирает в Париже в 1978 году. Одна из немногих картин большого формата на выставке называется «Художник, рисующий ночью» и датирована 1972–1974 годами. Это не просто метафора существования неофициального художника: от остальной живописи и графики она отличается разнообразием приемов и манер, которые автор демонстрирует словно напоказ. Возникает неожиданный вопрос: «Хотел ли Арефьев быть нормальным художником?» Теперь в такой постановке проблемы нет ни вызова, ни презрения к мастеру. Возможно, что весь корпус его работ, представленный в K Gallery, стоит рассматривать как подготовку к неслучившемуся Opus magnum, каким живет каждый художник и которого был лишен Арефьев. Если это так, то облик русского искусства как массива нереализованных исторических возможностей становится еще более ясным.

Санкт-Петербург