Балет «Станиславского» станцевал премьеру сезона

Пока на одном конце Большой Дмитровки разыгрывается драма с (не)выпуском мировой премьеры «Нуреева», на другом конце улицы Станиславский тихо продемонстрировал, что премьера сезона может принадлежать ему. Новый вечер одноактных балетов ознаменовал первые полгода руководства Лорана Илера. Француз, впервые возглавивший русскую труппу после Петипа, привез иносказательную речь и иносказательные идеи, хотя на первый взгляд они и не кажутся революционными. Для своей инаугурации он выбрал неоклассическую «Сюиту в белом» Сержа Лифаря, «Маленькую смерть» Иржи Килиана и «Вторую деталь» Уильяма Форсайта. Эта тройчатка хорошо известна в России. Но знаковый французский балет, созданный нашим соотечественником Лифарем, исполняли здесь только на гастролях носители стиля, а «Вторая деталь» шла в Перми, а не в Москве. И, что важнее, для любой российской компании эта звездная команда хореографов ХХ в. – сложнейшее испытание, к которому готовятся годами, предварительно выровняв кордебалет и собрав команду солистов-виртуозов. Илеру же досталось совершенно деморализованное войско, руинированное массовым отъездом солистов и кордебалета, утратившее и свою историческую традицию – драмбалетную, основанную на сочной и подробной актерской игре, и обретенный 10 лет назад вкус к новой европейской классике. Французский худрук не стал отправлять свою труппу в первый класс точить батманы, а сразу определил масштаб своих амбиций.

Благодаря «Второй детали» стало очевидно, что ультранапряженная хореография Форсайта, которой раньше можно было пугать балетных детей, вошла в сознание отечественных танцовщиков. В отличие от In the Middle, «Головокружительного упоения точностью» и других балетов этого хореографа, которые обычно ставят в России, «Вторая деталь» – спектакль массовый, для 13 исполнителей, в нем невозможно обойтись только силами солистов. И труппа Станиславского, прекрасно выглядящая в беспощадных серебристо-белых комбинезонах, обеспечила ровную сборку всех компонентов с отличными индивидуальными работами Оксаны Кардаш, Валерии Мухановой, Анастасии Першенковой, которые с точностью лазера вычерчивали сложнейшие траектории движений, завершающиеся стремительными пластическими точками. Пожалуй, этой механистичной невозмутимости не хватало только максимальной амплитуды, ощущения работы на последнем дыхании, от которого к концу 22-минутного спектакля мышцы должно свести и у зрителя.

Примерно такого же эффекта добивался, кажется, и Серж Лифарь, когда в 1943 г. ставил в оккупированном Париже «Сюиту в белом». Русский танцовщик и хореограф, несколько десятилетий стоявший у руля парижской Опера, в военные дни организовал деятельность своей труппы так, чтобы работа полностью поглощала все силы и внимание артистов. Об этом вспоминала и Клод Бесси, одна из легенд французского балета, приехавшая перед московской премьерой дать последние наставления новым исполнителям. Строгость белоснежных пачек, трико и рубашек обрамляет безукоризненную чистоту танца, в котором простодушные шене и сложнейшие антраша-сис, щедрой рукой выданные и премьерам, и кордебалету, требуют одинаковой собранности и профессионального аристократизма. Танцовщикам Станиславского не хватает в этих комбинациях французской элегантности. Ее они компенсируют русской эмоциональностью. И достигают того накала, который принято ждать от балетов Форсайта. «Сюите в белом» с ее подиумом на арьерсцене, торжественно поднятыми в третью позицию руками, шествиями перед рампой и массовым апофеозом он оказывается к лицу. Лифарь благодаря Лорану Илеру вернулся к своим корням.