Чего не хватает одному из самых дорогих художников современности
Дэмьен Хёрст потратил 10 лет, чтобы открыть свою выставку в Венеции – со скульптурами, объектами, фото и видео, – и теперь хочет просто рисовать
«Кто-то мне сказал «тебе здорово повезло – ты можешь продавать людям всякое дерьмо и называть это искусством», а в ответ на мое «зачем мне это, почему бы не творить искусство?» – «искусство – волшебство, оно не о том, чтобы дурачить людей». Дэмьен Хёрст вспоминает этот разговор, стоя среди трехметровых абстрактных холстов, покрытых – в технике импасто – густыми, даже рельефными точечными мазками насыщенных кондитерских цветов. Картины расставлены у стеклянных стен просторной мастерской в здании Thames Wharf (Лондон) архитектора Ричарда Роджерса, через которые открывается вид на реку, изгибающуюся между подвесным Хаммерсмитским мостом и арочным мостом Патни. Все это работы из серии Veils («Покровы»), написанной Хёрстом в 2017–2018 гг.
Дружелюбный седеющий Хёрст в испачканной краской куртке и джинсах предлагает стул, хватает пластиковый лист, который должен защитить меня от непросохшей краски, и объясняет: «Все эти работы – вокруг колористики, – какой цвет с каким хорошо смотрится». Публикуя их несколько недель назад в Instagram, он выражался торжественнее: «Они похожи на абстрактные картины знаменитого французского колориста [конца XIX – начала XX в. Пьера] Боннара, я играл с масштабом, полотна большого размера выглядят отлично <...> Лучи солнца на цветах, и к черту все остальное!»
Я не вижу ни волшебства, ни «дурачить людей», ни Боннара – лишь слабо сделанную и слишком приторную имитацию абстрактного импрессионизма, напоминающую серию Хёрста 1990-х Visual Candy («Визуальный леденец»). До дрожи знакомые коллекционерам работы серии Veils стоимостью до $1,7 млн были выставлены в этом месяце в галерее Gagosian в Лос-Анджелесе и распроданы в первый же вечер.
«Что бы я ни делал – это всегда роман с живописью, – продолжает Хёрст. – Говорят «художник», «живописец», «ваятель»... Мне кажется, что «живописец» лучше всего. Я всю жизнь обожал именно живописцев, но боялся, что сам недостаточно хорош, чтобы соответствовать». Хёрст вспоминает, что, когда в конце 1980-х начинал карьеру, живопись считалась старомодной: «Я хотел рисовать и скрыть тот факт, что рисую, поэтому цвета стали главным критерием, когда я выставлял лекарства в шкафчиках». («Шкафчики для лекарств», Medicine Cabinets, – ранняя работа Хёрста (1988–1989 гг.), начатая еще во время учебы в Голдсмитском колледже: инсталляция – выставленные в шкафчиках пустые баночки и упаковки от лекарств – была призвана продемонстрировать разницу между жизнью и смертью, мифом и медициной. – «Ведомости».) «Даже в работе с мухами я подобрал цвета, синий и черный (инсталляция «Тысяча лет», 1990, см. врез). А с животными в формальдегиде я хотел воссоздать картину [Фрэнсиса] Бэкона в трех измерениях, с мясом», – рассказывает Хёрст.
Так что Хёрст стал скульптором и шоуменом. С апреля по декабрь 2017 г. в Венеции прошла его выставка «Сокровища с места кораблекрушения «Невероятного» с экстравагантными поддельными артефактами. Пока толпы мастеров ломились на выставку, Хёрст обнаружил: «Ради венецианского проекта я провел столько времени и с таким множеством людей... В моем распоряжении оказался свободный год, и я снял эту студию, чтобы рисовать. Моя компания не очень довольна этим. Им не нравится, что я рисую».
Жизнь и смерть по Дэмьену Хёрсту
Хёрст родился 7 июня 1965 г. в Бристоле. Учась в лондонском колледже Голдсмит, в 1988 г. организовал выставку Freeze. Это событие считается днем рождения группы «Молодые британские художники» (Young British Artists), хотя само название было придумано четырьмя годами позже. Речь о группе современных представителей концептуального искусства, сформировавшейся вокруг учеников колледжа. Одним из первых покупателей Хёрста стал миллионер, коллекционер и меценат Чарльз Саатчи.
Его привлекла инсталляция «Тысяча лет» – о круговороте жизни и смерти. В стеклянном контейнере лежит гниющая коровья голова. К ней ползут личинки мух, развиваются, превращаются в насекомых и, взлетев, погибают в установленной в том же контейнере электрической мухобойке.
Следующей известной работой Хёрста стала «Физическая невозможность смерти в сознании живущего» (1992) – четырехметровая акула, разделенная на три части, в трех стеклянных кубах с формальдегидом. Это положило начало целому «зоопарку» разрезанных животных в формальдегиде. Например, «Разделенные мать и дитя» (1993) – туши коровы и теленка, разрезанные пополам вдоль и помещенные в контейнеры с формальдегидом.
Тема смерти часто фигурирует в творчестве Хёрста. В 1991 г. он выставил инсталляцию «Влюбиться и разлюбить» из бабочек, которые рождались, свободно летали, размножались и умирали в комнате с покрашенными полностью в белый цвет полотнами. А в 2007 г. Хёрст создал платиновый череп, инкрустированный 8601 бриллиантом. Производство обошлось в 14 млн фунтов, продан череп был за 50 млн фунтов. Его название For the Love of God переводится как «Из любви к Господу», но означает также восклицание «Да что ж такое-то, господи!».
Последняя крупная выставка Хёрста, «Сокровища с места кораблекрушения «Невероятного», прошла в Венеции с апреля по декабрь 2017 г. Ее 189 экспонатов будто бы были найдены на месте крушения корабля, перевозившего коллекцию турка Амотана II в середине I – начале II в. Для пущей достоверности на них есть «наросшие за века» моллюски, а в зале размещены фото- и видеосъемки, как в 2008 г. аквалангисты находят якобы старинный корабль (выставке предшествовало погружение всех экспонатов на дно океана, чтобы заснять их «спасение»). Но если присмотреться, среди экспонатов можно найти даже самого Хёрста, пожимающего руку Микки-Маусу. Хёрст готовил выставку 10 лет.
В 2012 г. газета Daily Mail писала, что состояние Хёрста оценивается в 250–400 млн фунтов.
Хёрст превращает в деньги почти все, с чем имеет дело. Известна история, как колумнист The Sunday Times Э. Джилл в 2006 г. пытался продать завалявшийся неизвестно кем написанный портрет Сталина где-то в 1950-х на аукционе Christie’s за 800 фунтов. До торгов его не допустили, сославшись на то, что не торгуют изображениями Сталина или Гитлера. Тогда Джилл попросил своего друга Хёрста пририсовать портрету красный нос и поставить подпись. В 2007 г. аукцион без проблем принял работу с эстимейтом 8000–12 000 фунтов и продал за 140 000 фунтов. Ведомости
«Разве ваша компания работает не на вас?» – «Об этом можно поспорить, потому что она играет важную роль в жизни многих людей». Так всегда у Хёрста. «Когда я начинал, у меня было столько идей... Я не знал, что с ними делать. Я боялся, что про меня будут говорить: за все берется, но ничего не удается. Я думал о себе как о коллективном шоу». Коллективное шоу – это как раз то, что напоминает нынешнее творчество, в котором ему помогает целая команда ассистентов. «Всякий раз, когда возможно кому-то что-то делегировать, я буду это делать», – говорит он.
Он создавал Veils одновременно с другими сериями; сделанная помощниками Colour Space («Цветовое пространство») – вариации на тему его всепроникающей концепции Spot Рaintings (так называемые точки Хёрста – симметрично расположенные круги, оттенки которых не повторяются. – «Ведомости»). Хёрст хотел, чтобы ряды разноцветных точек одного и того же размера на белом фоне выглядели так, как будто их напечатала машина. Новация Colour Space в том, что круги расположены несимметрично. В прошлое воскресенье коллекцию показали в Хоутон-холле (Норфолк), великолепной палладианской резиденции, возведенной для первого британского премьер-министра Роберта Уолпола (1721–1742).
«Пока я не начал работать над Spot, никогда не ощущал комфорта, – вспоминает Хёрст. – Я изрядно поборол хаос и, может быть, перестарался. Первые две работы Spot я рисовал без решетки, затем следующие долбаные 25 лет они были нарисованы идеально, в попытке избавиться от этих старомодных штук, подтеков, сумбура. Теперь я завершил полный круг. Серия Spot началась как праздник, когда мне было 20, я думал, что это ощущение навсегда. Сейчас мне 50, и я чувствую, что они меня не устраивают. Spot истощила меня: сделай – продай, сделай – продай. Теперь я медленнее, свободнее, беспорядочнее, капли порой стекают с решетки. Подозреваю, в 1990-х я чувствовал себя бессмертным. Сейчас я понял, что был бессмертен лишь короткое время».
В Хоутон-холле, где стены драпированы бордовой тафтой или спиталфилдским шелком (в XVIII в. мануфактура в лондонском районе Спиталфилдс делала шелка с орнаментами. – «Ведомости») кремового оттенка, от Красного салона до Белой гостиной и общей залы с розовыми занавесками, где фен заставляет плясать в потоке воздуха шарик для пинг-понга в озорной ранней работе Хёрста What Goes Up Must Come Down (русский аналог поговорки «сколь веревочка ни вейся...». – «Ведомости»), портреты и пейзажи XVIII в. были заменены навязчивым вихрем пятен. Они отнюдь не олицетворяют кризис среднего возраста, они вообще ничего не выражают. Монотонные, нудные, ни одно из полотен Colour Space зрительно не интереснее другого, ни одно не заслуживает подробного рассмотрения, не трогает ни мозг, ни сердце, не остается в памяти.
В залах заседаний корпораций или безликих частных коллекциях картина из серии Spot, мгновенно опознаваемая и успокаивающе идентичная по виду и цене всем остальным, выполняет роль символа богатства и социальной принадлежности. В Хоутон-холле, символе старой финансовой аристократии, классического стиля, закрытого элитного общества, полотна Colour Space остроумно подчеркивают этот современный глобальный феномен на английском георгианском фоне. Они освежают сумрачные, со вкусом и хорошо подобранными пропорциями сделанные исторические интерьеры; их задача уничтожить память. «В картинах Colour Space нет несчастья, – рассуждает Хёрст. – Вы создали систему, в которой нужно использовать каждый цвет, располагать один цвет рядом с другим, и вы не можете выразить несчастье, вы получаете удовольствие. Это вознесет вас из тьмы».
Персональная выставка Дэмьена Хёрста «Сокровища с места крушения «Невероятного» проходила 9 апреля – 3 декабря 2017 г. в Венеции, в Палаццо Грасси и Пунта делла Догана
Хёрст весел, любезен, обаятелен. Он так явно обожает рисовать («Я всегда думал: заболей я когда-нибудь раком, прорисовал бы путь через него. Потом я подхватил грипп, не смог рисовать и думал: ну не дурацкая ли мысль?»), что кажется почти неприличным спросить, как он оценивает качество картин. Я цитирую Матисса: «Мои враги – только мои плохие картины».
Хёрст не медлит ни секунды: «Может быть, они мои любимые [враги], потому что более честные. Ты не скрываешь своих чувств. В глубине Veils запрятана собственная фальшь. Покровы – это же именно покровы и скрывают порой что-то темное или светлое. Вы не знаете, что там, вы хотите проникнуть сквозь них, но сбиваетесь и недоумеваете».
Хёрст – концептуальный виртуоз, чьи действа о жизни и смерти – мухи, зоопарк в формальдегиде, алмазный череп – застолбили ему знаковое место в истории искусства, но отвлекли внимание целых поколений от живописи. Живопись снова выступает на передний план, и современники Хёрста оставили его далеко позади – Питер Дойг, Крис Офили тому доказательство. Оба покрывают холсты краской ради оригинального и выразительного содержания. По сравнению с любой серьезной картиной, создаваемой в наши дни, творения Хёрста действительно лишь отвлекающий фактор.
Перевел Антон Осипов