Опасная верность стилю

Опытные люди, из года в год ходящие в оперу, выработали специфическое умение – не закрывая глаз, фильтровать режиссуру и сценографию. Могу поделиться азами этого дела: мысленно уберите декорации, отмените мизансцены, переоденьте певцов по собственному вкусу, выведите их поближе к рампе и покрутите ручку громкости так, чтобы голоса стали немного перекрывать оркестр. Тогда, к примеру, новосибирская постановка «Свадьбы Фигаро» Моцарта может оказаться большой удачей. Тем более что Теодор Курентзис и сам подсказал нам, где искать главное, подняв оркестр в яме на уровень партера.

Новосибирский оркестр под управлением Курентзиса играет Моцарта так, как ни один оркестр в стране. Не вполне аутентичный по инструментарию, он берет стилем, легким и прозрачным, колючим и бархатным. Ласковый трепет струнных и нежное пение духовых дополняют лютня и молоточковое фортепиано, речитативы расцвечены переливами солирующей виолончели. Стремительные темпы не вредят точности ансамблей. Эдуард Цанга (Фигаро) блещет и мягкостью голоса, и выносливостью, и необходимой мощью, тогда как, например, Софья Фомина может стилистически изумительно спеть арию Сюзанны с тихим аккомпанементом, но в прочих местах ее нелегко расслышать. Удачнее работает на полутонах Наталия Емелянова (Керубино), тогда как Веронике Джиоевой (Графиня) все-таки больше идет крупный звук.

Когда Курентзис давал «Свадьбу Фигаро» в концертном варианте, результат был гармоничнее. Верность стилю Моцарта расходится с масштабами современных оперных сцен. А исторический подход, согласно которому подчеркивается тонкое различие между стилями разных десятилетий XVIII в., обнаруживает ненужный эстетизм под слоновьей пятой режиссуры: постановщик из Германии Татьяна Гюрбача одной горстью перенесла аристократов и плебеев Бомарше в чертоги затрапезного телефонного узла.

Польский режиссер Генрих Барановский оказал столь же неловкую услугу опере Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Историю о любящей преступнице он превратил в антиутопию, где соседствуют скафандры и пьяные бомжи, натурализм беспричинно чередуется с условностью, а все штампы актерского поведения усиливаются трансляцией на телеэкраны.

Оркестр блистал и здесь – камерностью красок, необычностью приемов игры (в начале Пассакалии послышалось любимое Курентзисом барокко), но чаще пушечным грохотом ударных да истошным ревом медных. Перепеть его было под силу одному только громогласному тенору Олега Видемана, и то не всегда.

Шумная и яростная опера Шостаковича могла бы получиться музыкально, если бы у всех певцов новосибирского театра были такие же роскошные крупные голоса, как у Татьяны Горбуновой, спевшей Сонетку, а маэстро слегка умерил бы оркестр. В сухом остатке по Моцарту и Шостаковичу: режиссура – в минусе, певцы – в сложном положении и лишь оркестр – в полном блеске. Я бы не отнес это к безусловным удачам дирижера.