Николай Фешин в Русском музее: Казаков и индейцев он писал мастерски

Одно из сильнейших впечатлений на выставке «Николай Фешин (1881–1955)» – от фотографий самого Фешина. Увеличенные до гигантских размеров, они позволяют подробно разглядеть самое поразительное в этом чеканном, с косыми скулами, с тонкогубым резным ртом лице – глаза. Хищный глазомер, проницающее насквозь всевидящее око, лазер задолго до изобретения лазера. Взгляд все и объясняет. Совершенно очевидно, что для Фешина живопись – физиологический процесс. Здесь тот счастливый случай, когда сама природа предусмотрела для него именно это занятие, и он всю жизнь послушно исполнял замысел о себе. Без рассуждений, без рефлексии, просто реализуя идеальную, изумительную связь между глазом и рукой.

Потому нет никакой разницы между российским «Зимним пейзажем с санями» (1917) и «Зимним пейзажем» (1927–1933) захолустного городка Таоса, одного из пристанищ Фешина в американской эмиграции. И между портретом, например, Натальи Подбельской («Дама в розовом», 1912) и таосского вождя (1926) – это одинаково ослепительный праздник соотнесенности цветов и линий. Очерк лица и тела молодой женщины выразителен так, что картина просто трепещет от дыхания схваченного мгновения жизни. И аквамариновое пятно – глаз старого индейца – в диалоге с алым – застежкой на его одеянии. Точно так же, как на портрете Бурлюка (1923) зелено-бирюзовая сережка в ухе поэта неколебимо держит композицию: фиолетовый галстук, кобальтовые мазки на черных сюртуке и цилиндре. А на портрете дочери Ии (1923) драгоценным кармином пламенеют в вазе гладиолусы.

Мастерство необыкновенное. Фешин ставит фигуры в сложнейшие ракурсы – например, пишет лежащую на животе обнаженную со стороны пяток под углом примерно 30 градусов, и по анатомии работа безупречна. (В советские времена в ленинградской Средней художественной школе при Академии художеств фотографии фешинских рисунков давали копировать вместе с картинами старых мастеров.) Но еще удивительней головокружительная свобода, сверхъестественная естественность.

Фешин учился в Казани, потом в Петербурге у Репина, ездил в Париж и Италию, был в курсе всех тогдашних «актуальных тенденций» и, скажем, как и фовисты, писал гуашью и акварелью по картону, оставляя охристый незакрашенный фон («Казак с гусем», 1915). Или в портрете художника Медведева (1912) он пользуется похожим приемом, не им изобретенным, – оставляет беловатое поле загрунтованного холста. Однако нигде это не выглядит подражательным, потому что выбор техники диктует не голова, не расчет, но волшебная сила. Потому оригинальность и красота возникают из миража, из ничего – в портрете племянницы жены (1910) он тщательно, тонко прописывает лицо восьмилетней девочки, а платье ее обозначает все тем же чистым холстом, лишь резко набросав контур. На портрете другой девочки (опять 1910-й) лицо тоже создано нежнейшими, неразличимыми мазками, но оно проступает из бешеной, буйной фактуры – краски с экспрессией наляпаны мастихином.

80 работ из собственной коллекции ГРМ, Казанского музея (на родине Фешина его работ хранится очень много), Вятки, Козьмодемьянска, американских музеев (Николай Иванович уехал в США в 1923-м), наших и заграничных частных собраний складываются в мощный гимн. И одновременно – в полемическое высказывание. Что бы ни утверждал написанный Фешиным по фото Ленин (художник снабдил вождя рыже-розоватыми волосами), на самом деле искусство не может иметь никакой цели, кроме собственного существования.