Снятие обета

Возвращение Антона Батагова на московскую пианистическую сцену оказалось событием: самой музыке словно вернулось утраченное общественное значение
Антон Батагов погрузил зал во мрак, но на душе стало светло/ М.Стулов/ Ведомости

В Рахманиновском зале консерватории яблоку негде было упасть: люди сидели на подоконниках и на самой сцене, стояли на балконе. Пришли не только меломаны, пришел весь фейсбук. Поздно вечером в том самом фейсбуке музыкант извинился перед теми, кому не удалось попасть: действительно, за дверями осталась еще толпа народу, и автору этих строк, протолкавшемуся через нее, помогла только корочка «Ведомостей».

Антон Батагов не играл в Москве шестнадцать лет и словно прибыл целеньким из тех времен, когда концерт фестиваля «Альтернатива» был глотком свежего воздуха среди художественной рутины, а телеканал НТВ, для которого Батагов писал свои незабываемые заставки, - цитаделью свободы.

Один из слушателей потом сравнил концерт Батагова с «радением»: сотни человек внимали долго молчавшему обладателю истины. А музыкант за те годы, что длился его добровольный обет, всего-то сохранил (для себя, а теперь выяснилось - для всех) простые вещи: серьезность, несуетность и бескомпромиссность.

В выступлении Батагова многие ингредиенты оказались знакомы. Американский минимализм, интеллектуальный рок, эмбиент, сама поэтика музицирования в потемках - все это из 70-80-х. В те же годы случилось оправдание запрещенного ХХ веком романтизма, и музыка, похожая на Рахманинова, под различными концептуальными соусами забурлила в произведениях современных композиторов. Но впрямую установить мостик - через головы модернизма и авангарда - между Рахманиновым и минималистами, кажется, никто пока не пробовал.

Антон исполнил свое сочинение «Избранные письма Сергея Рахманинова», только что вышедшее на молодом лейбле Fancymusic. В этом фортепианном цикле десять пьес: по краям прелюдия и постлюдия, а посередине восемь музыкальных писем Рахманинова композиторам-минималистам (Филиппу Глассу, Арво Пярту, Симеону тен Холту, Виму Мертенсу, Владимиру Мартынову), рок-музыкантам (Питеру Гэбриэлу и Брайану Ино) и сочинителю кроссовер-неоклассики Людовико Эйнауди. В каждом письме Батагов соединил те или иные приемы Рахманинова с чертами стиля данного адресата - но то и другое проделал в меру, растворив в собственном языке. Среди «писем» есть интересные для чтения и не очень; самым привлекательным получилось письмо Глассу - по мелодической законченности, гармоническому плану, регистровой логике и тонко удавшемуся сопоставлению узнаваемых черт стиля обоих авторов. Возможно, это и есть то новое, что пришло к Батагову как к композитору.

Играл Батагов свой цикл великолепно - надежно, как машина, глубоким звуком и словно с высоты орлиного полета, когда ясность целого придает равнозначность всем его деталям. Музыкант обещал скорые новые выступления.