Общие шестидесятые

В Манеже открылось семь персональных выставок «Фотобиеннале-2014». Все авторы достойны внимания и, как ни странно, похожи, где бы ни жили
Филип Джонс Гриффитс. Молодая пара на джазовом фестивале в Ричмонде. Лондон, 1964/ Philip Jones Griffiths Foundation

Семь персональных фотовыставок - слишком много, чтобы работы разных авторов не слились в единый черно-белый поток. По крайней мере, на открывшейся в Манеже очередной порции «Фотобиеннале-2014» такое чувство накатывает. Причем сливаются не советские классики и выдающиеся фотографы, а именно что иностранные классики и легендарные фотографы с нашими. Не классиков и не выдающихся на московских фотобиеннале, напомним, не показывают.

Конечно, когда видишь фотографию открытия памятника Карлу Марксу на Театральной площади в 1961 г. и юноша с девушкой идут за руку посредине улицы, то это выставка «Оттепель» Владимира Лагранжа. Но одна из самых известных его фотографий - «Урок сольфеджио», где ушастый мальчик и очкастая (и тоже ушастая) девочка напряженно выпячивают губы трубочкой, могла бы оказаться и снимком британского фотографа Филипа Джонса Гриффитса, если бы была размером побольше. У Гриффитса есть похожая съемка ливерпульских детей, только сделанная на десять лет раньше. Ливерпульские дети не поют, но такие испуганные, что кажется, увидели всем коллективом несимпатичное привидение. Есть у него и другие герои на снимках, но все немного эксцентричные, если что и роднит британских и русских фотографов вообще, то это любовь к со-отечественникам, какими бы нестандартными лицами и формами они ни обладали.

И Гриффит, и Лагранж, и швейцарец Рене Бурри снимали отлично, были настоящими репортерами, много видели, ловили момент и выстраивали кадр. Бурри был в самых важных для 60-х местах - на Кубе, во Вьетнаме, фотографировал Пикассо и Корбюзье, но, как и многие фотожурналисты, увлекался поэтическими картинами и делал графичные живописные снимки. И тут его вполне можно сравнить с Александром Лапиным, чья выставка «Ускользающее время» вся состоит из романтичных фотонатюрмортов и поэтической фотографики.

Но король среди репортеров в Манеже, конечно, Андре Кертиш. Его выставка «Двойник жизни» самая большая - 189 фотографий. Первая - сладко спящий над газетой молодой человек - сделана в 1912 г., потом идут формалистские опыты 20-х, множество эффектных уличных сценок, например парижских, и так же много натюрмортов - с цветами, с очками. Хороших, но такие картинки с предметами делали десятки фотографов из разных стран. Интересно другое. Для венгра Кертиша после Будапешта и Парижа главным городом стал Нью-Йорк. Причем смотреть на него он предпочитал сверху, из окна дома. Фотографии зимней Вашингтон-сквер 60-х гг. - черные деревья на снегу - можно было бы принять за съемку хорошего советского фотографа того же времени. Что-что, а зиму наши снимать умели отлично.

В общем, по прошествии полувека разница между советской фотографией и западной, «капиталистической», стирается - в некоторых случаях почти полностью. Если, конечно, не включать официоз. Хотя и лозунг «Мир - это жизнь» на стрелке подъемного крана (фотография Лагранжа) сейчас смотрится как эстетская графика.

Еще две выставки в Манеже не похожи на другие пять. «Страна теней. Фотографии Роджера Баллена. 1982-2013 гг.» - собрание ужастиков. Фотографии странных людей и разыгрывающих странности в духе черного юмора стоят слишком близко, чтобы с этим соседством соглашаться, считать его корректным. Что касается «Трансагрессивной утопии» Оуке Лееле, то про фотографа написано, что в Испании она знаменита так же, как Педро Альмодовар. По выставке трудно понять, чем она заслужила такое сравнение.

До 9 мая