Убийство Бориса Немцова у стен Кремля 27 февраля – психологический рубеж, перейдя который Россия неизбежно будет другой.
Траурное шествие в память о Борисе Немцове собрало вчера в Москве десятки тысяч людей (по данным организации «Белый счетчик» – более 50 000). Вряд ли это можно объяснить только популярностью Немцова или даже тем, что в траурный марш срочно пришлось переформатировать ранее намеченный антикризисный марш «Весна». Траурные митинги и шествия прошли также в Петербурге, Екатеринбурге, Нижнем Новгороде, Казани, Томске и других городах. Убийство Немцова не просто стало громким политическим убийством – оно произошло в момент, когда в обществе самый разгар холодной гражданской войны.
Мобилизация
Само это преступление – прямое следствие взятого властью курса на мобилизацию общества. Война на Украине и создание средствами пропаганды образа врага приводят к разделению общества на своих и чужих. Главной «духовной скрепой» крымского большинства становится ненависть к врагу. Власть в этой ситуации не играет роль арбитра, а играет за одну из сторон. Другая сторона – и значительная часть общества – становится врагами, «пятой колонной», недогражданами. Но если для пропаганды враг реально не существует – достаточно того, что про него можно сказать, – то для простого антимайданного патриота эти слова становятся побуждением к действию.
Пресс-секретарь президента может говорить, что по политическому влиянию Борис Немцов «был чуть более чем среднестатистический гражданин». Это не важно для телезрителя государственных каналов.
Телезрителю три года рассказывали, какой Немцов враг и как вредит стране. Кроме того, крымская и донбасская кампании приучили обывателя к принципиальной двойственности российской политики. Любой публичный обман теперь воспринимается обывателем как военная хитрость – и это тоже свидетельство уровня мобилизации.
Недоверие
Поэтому и версии преступления не будут особенно важны. После шока первый импульс человека – попытаться разумно понять, что произошло, послушать новости, узнать, какие есть версии у профессионалов, понять причины и доискаться до истины в самом прикладном смысле. На истине факта строятся все остальные вещи, с которыми мы готовы соглашаться. Но любые пути поиска истины забиты наглухо. Заявлениям, версиям и даже результатам расследования не будет доверия. Если каждый день заполнять эфир безумными обвинениями, гаданиями, теориями заговора, вряд ли можно заставить людей поверить во что-то или кого-то. Но лишить их остатков доверия к факту как таковому – можно. Государство манипулирует фактами каждый день. Из семян недоверия, которые щедро разбрасываются многие годы, вырос целый лес вранья и фантазий, за которым не видно ни людей, ни того, во что они, может быть, верят, а может быть, и нет. Крымское большинство примет любую официальную версию убийства, оппозиционное меньшинство может не поверить никакой. В том числе потому, что ни один заказчик громкого политического убийства за последние 15 лет не найден.
Страх
Ненависть не может оставаться на одном уровне, она либо спадает без подпитки, либо разгорается, требуя перехода от фантомов к настоящим жертвам. Режиму, сделавшему скрепой ненависть, трудно удержаться от эскалации насилия как вовне, так и внутри страны. Украинская кампания породила не только рекордные рейтинги Владимира Путина и не только высокий уровень ненависти в обществе – она еще пестует трудовой ресурс боевиков, который будет искать себе применения и после окончания конфликта.
Переход от виртуальной агрессии к реальной для общества означает рост роли страха. Это общественное настроение характеризует полицейское государство, которое устроено иначе, нежели «просто» авторитарное. Власть в таком государстве принадлежит тому, кто управляет страхом, а значит, нуждается в новых, тщательно дозированных подтверждениях своей «легитимности» все новыми актами насилия. Власти не обязательно самой продуцировать это насилие – можно отдать на аутсорсинг, как это происходит с украинскими «добровольцами» и «отпускниками», но и с разного рода БОРНами и «антимайданами». Государство ставит под вопрос свою монополию на насилие. Именно конкуренция за этот ресурс может стать основным внутриполитическим сюжетом в новой российской реальности.
Выбор
Роста насилия не хотят десятки тысяч людей, вышедших вчера на траурный марш. Они не верят власти, но они еще здесь, в России. Их запрос на объективное расследование убийства и на общее изменение политики Кремля, правил игры в стране остается. Значим ли он для Кремля в нынешних условиях?
Моментальная и всеобщая реакция западных политиков и СМИ говорит о том, что расследование и его результаты станут фактором, влияющим на отношения с Россией. Значимо ли это для Кремля в нынешних условиях?
Демонстративное заказное убийство чрезвычайно известного политика у стен Кремля ставит власть перед простым, но жестким выбором. Политические убийства и теракты часто становятся официальным поводом для изменения политики. Всегда велико искушение политику ужесточить. Тем более если мобилизация уже выбрана как альтернатива открытому конкурентному развитию. Сегодня ужесточение будет значить почти полное политическое и экономическое закрытие страны и жесткие репрессии к несогласным; на экономике можно будет ставить жирный крест.