Кирилл Серебренников поставил в «Гоголь-центре» «Обыкновенную историю»

В инсценировке сюжет Ивана Гончарова переехал из Петербурга в Москву
В спектакле по сравнению с романом Гончарова изменились обстоятельства не только времени, но и места – теперь это не Петербург XIX в., а сегодняшняя Москва/ I.Polyarnaya

«Объявляю вендетту бездушным, немым, безголосым, всем, кто бьется за место на дыбе и жизнь в кандалах» – с этой песни начинается премьера в «Гоголь-центре».

Гитара, энергичные молодые ребята, юношеский максимализм – всё это приметы раннего Театра на Таганке. Юрий Любимов всегда был кумиром Кирилла Серебренникова, и «Обыкновенная история» по роману Ивана Гончарова не случайно начинается чуть ли не прямой цитатой. В молодом поэте Александре Адуеве Серебренников видит лирического героя Таганки – а также своего собственного, – для которого в сегодняшней жизни нет места.

В романе Гончарова идеалист Адуев едет в Петербург к своему дядюшке Петру Ивановичу и под его руководством становится состоятельным и респектабельным членом высшего общества – правда, ценой собственных убеждений и личных качеств. В инсценировке Серебренникова место действия меняется на Москву, старший Адуев стал, конечно, предпринимателем, младший – рокером-любителем (это он поет про вендетту), однако путь главного героя остался тот же: от нонконформизма – к предельному конформизму.

От современников к классикам

Кирилл Серебренников, заявлявший когда-то, что будет ставить только современные тексты, сделал уже немало спектаклей по русской классике. Он ставил Островского и Горького, адаптировал для театра прозу Гоголя и Салтыкова-Щедрина.

Цветовая гамма «Обыкновенной истории» выдержана в оттенках черного – так же, как это было в «Околоноля» (в том и другом спектакле художник – сам Кирилл Серебренников). Не считая разноцветной одежды провинциальных героев, яркими здесь бывают только искусственные цветы. Да еще искусственный свет – источник доходов Адуева-старшего: красные логотипы московского метро, белые флуоресцентные лампы и три светящихся белых портала в виде буквы «О». Хотя, возможно, это вовсе не «О», а нуль. В нулях измеряется доход (сумма со столькими-то нулями). Нулем – фигурально – станет под конец и сам Саша Адуев.

Стоит смотреть «Обыкновенную историю» хотя бы ради Алексея Аграновича, продюсера и режиссера, в роли обаятельного циника, бизнесмена Петра Ивановича Адуева – уверен, через год он еще поборется за «Золотую маску». Адуев-младший в исполнении Филиппа Авдеева – персонаж значительно более схематичный: кажется, что в сегодняшнюю Москву он приехал из XIX века, из описанного в романе Гончарова дворянского гнезда – ни лексика, ни обстоятельства биографии современному молодому человеку не подходят. Дело за зрителем – мириться ему с допущениями или нет.

Нонконформисты всех мастей – предшественники «неформала» Саши Адуева – появились в спектаклях Серебренникова, когда режиссер начал работать с их ровесниками, артистами Школы-студии МХАТ: таким ресурсом нельзя было не воспользоваться. Его героями стали нацболы, радикальные художники и православные фанатики – юные максималисты с совершенно разными, часто противоположными ценностями, которых объединяет только энергия протеста. В последнее время спектакли режиссера – «Отморозки», «Идиоты», «(М)ученик», «Обыкновенная история» – содержат один и тот же вопрос: могут ли молодые люди реализовать себя в современной России, что способно предложить им общество? Адуев – самый благополучный среди себе подобных: в финале спектакля это чиновник с блестящей карьерой, которого никак нельзя заподозрить в каких бы то ни было вредных идеях.

Встреча со студентами-актерами, вчерашними старшеклассниками, заставила Серебренникова вернуться к тому, с чего он начинал: с той же темой почти 15 лет назад ростовский режиссер пришел в московскую театральную жизнь (персонажем его первой столичной постановки «Пластилин» по пьесе Василия Сигарева был провинциальный школьник).

Подобно главным героям «Обыкновенной истории», дяде и племяннику Адуевым, Серебренников – участник внутренней миграции. Как видно из визуального и музыкального оформления спектакля, за рамками небольшого театрального сообщества он по-прежнему ощущает враждебную среду, которая грозит деформацией личности. Едва ли коренным москвичам до конца понятно, что значат для приезжего слова Иоанна Богослова «Горе, горе тебе, великий город» (Серебренников использует вокальный цикл Александра Маноцкова на текст Апокалипсиса), отчего столичные жители ходят в черном и почему в худшую для героя минуту светящиеся буквы складываются в надпись Moscow.