Андрей Колесников: Cлабый Путин
Кандидат в президенты Владимир Путин очарован идеей силы. Даже его статья об армии названа «Быть сильными». Вероятно, это компенсация политической слабости.
Недавно побывавший в Москве болгарский политолог Иван Крастев, имея в виду Путина, сказал, что слабым может себе позволить быть только гиперлегитимный лидер. Отсюда и борьба Путина за имитацию легитимности – лейб-социологи уже дают ему чуть ли не 60% голосов. Но это же свидетельствует о том, что Путин слаб.
Что у Путина слабое? У него есть ресурсы на то, чтобы бряцать оружием в газетных статьях, все больше напоминающих многотомник Леонида Ильича «Ленинским курсом», но нет ресурсов на то, чтобы это оружие применить. «Мягкой силы» он за 12 лет не нарастил – даже в географических пределах «исторической Руси».
У Путина слабая социальная база. После того как средний класс – основа былого «путинского большинства» – ушел на площадь, Путин, по сути, перестал быть национальным лидером, потому что остался с некачественным электоратом, «наемниками», чью поддержку надо в буквальном смысле покупать.
У Путина слабые управленческие рычаги – он принимает решения сам с помощью или во благо друзей и их родственников. Государство-семья в отсутствие дееспособных институтов (нечестные выборы – это как раз развалившийся институт представительства) работает плохо.
У Путина слабое понимание происходящих общественных процессов. Он не понимает, «про что» площадь, чего ей не хватает. Он видит крикунов, сутяжников и проплаченных деятелей. (Каждый понимает в меру своей испорченности.) И полагает, что можно откупиться, разбив парк – Гайд-парк. Таков уровень восприятия им общественных процессов. Свое восприятие он принимает за реальность.
Если «государство – это Он», а индикатор изменения настроений в обществе – это Болотная, то государство очень сильно отстало от общества. Не только не понимает и не знает общества (по формуле Юрия Андропова, которая придумана Александром Бовиным), но и отказывается понимать. Общество требует реформ, а путинская элита не понимает, каких и зачем. Поэтому уже и невозможны (по крайней мере в этой модели) реформы сверху и «правительство – единственный европеец». В начале 1990-х элита, правительство реформаторов, рекрутированное из молодой академической среды, опережало общество и потому реформы сверху были возможны. И потому они были эффективны. И ровно потому не поняты. Путин не способен на реформы – и это признак не силы, но слабости. И именно поэтому он наркотически зависим от цифр электоральной поддержки, от народной любви, которую приходится уже покупать или взращивать на равнодушном тезисе «лишь бы не было хуже».
Лидер, уверенный в своей легитимности, не идет во власть на «нашистах», не въезжает в нее на автобусах «Роснефти» и «Мосводоканала», не берет ее с помощью проверяльщиков из ЦБ и ФСБ, не продвигается к ней с мигалочным кортежем и с помощью ФСО. Когда-то Борис Ельцин въехал во власть на троллейбусе. Способ популистский, спору нет. И лидер был слабый. Но он мог себе это позволить, потому что до поры был гиперлегитимным.