Всё, что может быть сказано по сути и по совести, должно быть сказано

В сетевой полемике заметно актуализировались темы, связанные с действенностью и смыслом всякой оппозиционной активности. Будто критики режима – и не самые слабые! – вдруг приостановились, глянули на себя со стороны и спрашивают друг друга: а остается ли сейчас что-то, кроме пошловатых тостов «за успех безнадежного дела»? Или прямее: не выплавился ли в стране идейно-политический монолит, инерция и нерушимость которого лишают практического смысла и внутреннюю критику, и внешнее воздействие, дипломатическое и экономическое?

Идея расходится кругами. Мысль о том, что аналитика ведущих независимых изданий депрессивна и полностью погружена в навязанную повестку, тут же поднимает волну стенаний о «тщете усилий», «безумстве храбрых» и прочих «взрослых» оправданиях дезертирства. В исправно пьющих и «курящих идеологию» странах, как нигде, ценят такую житейскую трезвость. Тем более что она позволяет посылать всех с высоты личного ума прямо с дивана.

Но проблема остается: если внешнее давление лишь сплачивает массу вокруг вождя и сжимает пружину народного гнева, направляя ее энергию вовне, то чего вообще ждать от любых санкций и угроз? И если выясняется, что сама культура нации генетически терпима ко лжи («Не побожиться – не обмануть, не обмануть – не продать») и даже возвышает ее в образе Правды, не означает ли это глубочайшей исторической колеи, из которой не выйти без разгибания скреп и тяжелой ломки самой идентичности?

Возвышенные вопросы наводят на приподнятые ответы. Всё, что может быть сказано по сути и по совести, должно быть сказано – независимо от результата и судьбы говорящего. Есть такая профессия – головой думать, рассуждения о «тщете» здесь не по адресу. Без идеалистов не от мира сего интеллектуальная и нравственная история любой страны была бы убогой, а политическая – безнадежной. Подавляющее меньшинство в прошлом регулярно оказывалось правым.

Все принципиальное должно быть сказано не единожды, а многократно, без боязни повторов. Либерализм исповедуется в основном людьми из науки, а они механически переносят в политику стандарты и этос академических публикаций, осуждающие самоцитирование, повторы в обнародовании результатов, прочий автоплагиат. Это сидит в подкорке и звучит в сентенциях типа «это я уже читал», «это ты уже писал». Идеологический фронт здесь путают с информированием коллег о достижениях при явном непонимании, как работает в публичном пространстве социальное, политическое и гуманитарное знание. Разовое высказывание в узком кругу служит здесь алиби, освобождающим от моральной ответственности за процесс в целом. Другие политические идеологии таких забот не знают, бьют в одну точку – и добиваются своего.

Нельзя судить об эффекте только по дистанции, разделяющей желаемое и реальность. Если не получилось то, чего хотели и требовали, это не значит, что не получилось совсем ничего. Не остановили войну – но неизвестно, что было бы сейчас, если бы не тщетные попытки ее остановить. И где бы мы оказались, если бы в стране вообще не стало критики и альтернативы, дела якобы безнадежного? Всегда можно построить проекцию «общества без фронды» – свободного от бесперспективных критиков и идейных мечтателей, выступающих пусть даже в крайне сжатом пространстве. Такую антиутопию написать несложно, и она уже написана.

Представления о тщете всего проистекают из иллюзии абсолютной однородности власти и несгибаемости курса. Но и там есть разные веяния и установки; их результирующая, хотя и в малом зазоре, подвижна. Одним ясно: чем быстрее и основательнее все это грохнется, тем лучше для страны; другие не брезгуют любой позитивной коррекцией курса; при этом первые готовы загрызть вторых, и наоборот. Но дело даже не в выборе в диапазоне между радикализмом и оппортунизмом. История показывает, что в итоге для дела бывает полезен весь спектр и еще неизвестно, что сработает. Но это не избавляет от ревнивого неприятия сравнительно близкого по духу и полемики на поражение, когда вообще забывают, против кого собирались дружить.

Нечто подобное видно и в вопросе о санкциях. Можно считать, что они не работают и даже дают обратный эффект. Можно, наоборот, полагать, что санкции вообще не рассчитаны на быстродействие, но срабатывают на длинной дистанции, как сейчас с Ираном. Есть и обратная проекция: а как сейчас развивались бы события, если бы санкций не было вовсе? Слишком сильное допущение думать, что, если Крым не собираются возвращать, эффект от осуждения этого акта в мире вовсе нулевой. Возможные сценарии куда разнообразнее.

Еще одним поводом для демотивации служит проблема «изолганности», причем в качестве не просто текущего, а хронического, генетически заданного свойства родной истории. Ложь при этом воспринимается терпимо и даже «конструктивно», перекрываясь верой в ценности и смыслы. В такой схеме высшая, «святая» Правда не просто противопоставляется Истине, отражающей простую эмпирию – фактическое положение дел. Есть идея, что разделение Правды и Истины вообще сугубо российское откровение, неведомое Европе с ее одномерными truth, verite, Wahrheit.

В русской традиции не все просто. Если Истина от природы и разума, а Правда от совести и благодати (по Далю), то как понимать вопрос «Что есть Истина?», а тем более ответ «вопившим молчанием» («Я есть Истина» по Флоренскому)? Вряд ли Бог и прокуратор обсуждали матчасть. По тому же Флоренскому, истина у славян понятие онтологическое, у греков – гносеологическое, у римлян – юридическое, а священно-историческое и теократическое – у евреев. Это для патриотов. И именно в европейской логике было введено разделение смысла и значения. Возможно, именно оно ближе к нашей коллизии, в которой слепая вера в правоту дает право плевать на факты. В итоге мы получаем идейный хит из «Брата-2»: «Сила в правде», – заявляет юноша, только что красиво и по пути просто так расстрелявший дюжину сотрудников злодея. Это ли не метафора новой политической морали?

Однако если и в самом деле такова наша «колея», зачем тратить столько сил и средств на переформатирование фактической реальности, на сокрытие одних фактов и сочинение других? И если сейчас столь тщетны публикации независимых мнений, зачем так упорно изживать эти ресурсы и ограждать от них население, верующее в Правду свято, беззаветно и бесповоротно?

Автор – руководитель Центра исследований идеологических процессов