Миф о свободе
Символическое значение Великой хартии вольностей оказалось важнее фактического
Празднование 800-летия Великой хартии вольностей, как юбилея западной демократической традиции, кульминация которого проходит сегодня в Лондоне, – это празднование условно-символическое, как условна и дата 15 июня. Миф о Великой хартии важнее того, что она значила для своего времени.
Дарованные Иоанном Безземельным его баронам гарантии личной неприкосновенности «иначе как в установленном законом порядке» и права определять размер налогов не были первым договором короля со знатью – за 100 лет до нее Генрих I уже гарантировал баронам привилегии коронационной хартией. После подписания Великая хартия не стала безусловным основанием правоприменения – через несколько лет она была отменена папой Иннокентием III, затем утверждена вновь, но фактом реальной правовой практики стала не раньше конца XIII в. Тем не менее ее символическое значение росло: к концу XIII в. королевский совет, согласно хартии согласовывавший с королем вопросы налогообложения, эволюционировал в парламент, в XVII в. именно ссылки на хартию стали основанием для революции и отрешения от престола Карла I, а позже документ стал одним из источников американской конституции.
Хартия не имела прямого отношения к демократии, отмечает принстонский философ Питер Сингер, но стала одним из оснований, на котором демократия могла быть впоследствии выстроена. То самое право согласовывать налоги (единственный собственно демократический элемент хартии) не предполагало даже участия рыцарства, не говоря о горожанах и свободных крестьянах.
В недавней статье в New Yorker гарвардский историк Джилл Лепур пишет о том, что миф о хартии в истории оказывался куда важнее его роли в истории Англии. Миф – не ложь, это рассказ, который сам по себе значит больше, чем факты, на которых он основывается. Куда важнее фактического значения хартии оказалось значение символическое, особенно востребованное в США. Как пишет Лепур, с 1836 по 1943 г. 16 штатов включили в свое действующее законодательство полный текст документа, а еще 25-е положение о том, что «никто не может быть лишен жизни, свободы или собственности иначе как в установленном законом порядке» (в современном законодательстве Британии законную силу имеют всего 4 из 63 статей хартии). На нью-йоркской Всемирной выставке 1939 г. один из четырех сохранившихся оригиналов документа был размещен в специально построенном павильоне. Зная, как важна для американцев хартия, Уинстон Черчилль даже хотел подарить этот экземпляр США, чтобы убедить их вступить во Вторую мировую войну.
То, как трудно складывалась судьба этого мифа на российской почве, видно уже на примере перевода понятия liberties. Характерно, что «вольность» оказалась категорией революционной, одноименные оды Радищева и Пушкина воспринимались как опасное вольномыслие, а их авторы отправлялись в ссылку.
Российские отдаленные аналоги хартии – «Манифест о вольности дворянства» Петра III (1762 г.) и екатерининская «Жалованная грамота дворянству» (1785 г.), отменявшие обязательную службу для дворян, в отсутствие аналогичного мифа не привели к постепенному превращению привилегий в гражданские свободы. Историю хартии не стоит идеализировать: потребовались почти все 800 лет истории документа, чтобы распространить декларированные в нем права на всех граждан. Но каждой стране нужен миф о свободе, способный служить ориентиром для политиков.