Наследие капитуляций

После того как 24 ноября на турецко-сирийской границе был сбит российский самолет Су-24, Владимир Путин выразил удивление. Реакция многих международных обозревателей была схожей – объяснения инцидента со стороны турецкого правительства всерьез восприняты не были. Такое отношение, пожалуй, можно понять. Нарушения воздушного пространства регулярно происходят во всем мире, однако далеко не всегда приводят к гибели людей. Турецкие военные и сами раньше не выказывали особого уважения к границам других государств. Так, в феврале этого года турецкие войска вошли на территорию Сирии для эвакуации находящейся в ведении Турции усыпальницы Сулеймана Шаха, легендарного предка Османской династии. С начала декабря, когда турецкие военнослужащие заняли позиции в районе города Мосул, правительство Ирака яро выступает против нарушения своего суверенитета. Тем не менее утверждение турецкого правительства о том, что Су-24 был сбит за нарушение воздушного пространства, – не просто слова. 5 октября МИД Турции заявил о нарушении Россией воздушного пространства – тем самым был дан сигнал, что повторное несоблюдение границ повлечет за собой «нежелательный инцидент».

Скорость ответных реакций обеих сторон свидетельствует о том, что ноябрьские трагические события затронули разногласия более крупного масштаба. Произошедший инцидент поднял исторически болезненный для Турции вопрос суверенитета. Москва уже сталкивалась с этой особенностью турецкой политики в прошлом – суверенитет здесь понимается как ответ колониальному господству европейских держав. Это обстоятельство во многом объясняет и развитие событий в Турции, и недоумение международной публики относительно заявлений турецких лидеров. Нарушение российским Су-24 воздушного пространства полагается в Турции покушением на суверенитет и, следовательно, может считаться достаточно веской причиной для военной агрессии.

Географические очертания современной Турции были определены в Национальном пакте 1920 г. Этот свод принципов был выработан в ходе нескольких конгрессов, созванных Мустафой Кемалем Ататюрком после оккупации Стамбула французскими, британскими и итальянскими войсками. «Национальный пакт, – писал в 1933 г. Ахмед Агаев, родившийся в Российской империи, но к тому времени ставший видным политическим деятелем в Турции, – был одним из трех документов, имевших ключевое значение для истории человечества». В один ряд с пактом Агаев ставил Великую хартию вольностей и Всеобщую декларацию прав человека. Такое соседство может показаться несколько странным: и английская хартия, и французская декларация были провозглашением универсальных политических ценностей, тогда как в турецком пакте речь идет о конкретных географических реалиях. Но Агаев полагает пакт образцом, способным указать путь всему «восточному» (мы бы сказали «колониальному») миру. Борьба за независимость и суверенитет в условиях господства европейских держав – определяющий фактор в формировании политического дискурса молодой Турецкой Республики. Не случайно газета партии Ататюрка вплоть до 1930-х гг. называлась «Национальный суверенитет».

Было бы странно говорить об Османской империи как о жертве европейского империализма, поскольку на протяжении долгого времени она успешно соперничала с европейскими державами. Однако к концу XIX в. Стамбул утратил контроль не только над бывшей территорией, но и над большей частью населения и финансов. Так называемые капитуляции, двусторонние соглашения между Портой и европейскими правительствами, гарантировавшие Турции торговые или политические преимущества в обмен на привилегии иностранным подданным на турецкой территории, заключались и в период расцвета Османской империи. Однако в XIX в. позиции империи значительно ослабли. Иностранные государства регулярно применяли капитуляции, чтобы вырвать у Стамбула льготы, дававшие право на экстратерриториальность, осуществление на территории Османской империи юрисдикции согласно законам страны, с которой заключалось соглашение. Экстратерриториальность, обычно закрепляющаяся исключительно за дипломатическими миссиями, начала распространяться на тысячи иностранцев в Османской империи. Эти договоренности постепенно лишали османское правительство возможности принудительно применять свои законы и в конце концов привели к лишению Стамбула финансового суверенитета – поводом послужил возраставший внешний долг и, как следствие, дефолт. Администрация оттоманского внешнего долга была учреждена в 1881 г.; здание контролируемого иностранными державами налогового управления располагалось в унизительной близости от султанского дворца Топкапы в Стамбуле.

После оккупации территории Османской империи в конце Первой мировой войны обретение политического суверенитета стало первостепенной задачей. Согласно Национальному пакту государственностью наделялись «неарабские мусульмане Османской империи». В 1920 г. население республики не разделялось на турок, курдов и другие этнические группы и речь шла в первую очередь о создании устойчивого государства – гораздо позже этнический национализм станет идеологией Турецкой Республики. Половина статей пакта касалась конкретных географических областей – Восточной Анатолии, Западной Тракии и Босфора. Армии Мустафы Кемаля сражались за эти территории, и большевистское правительство в Москве оказалось ключевым союзником в этой борьбе. Большевики обеспечивали турок оружием и золотом, и эти поставки сыграли значительную роль в турецкой борьбе за независимость. Но Москва снабжала молодую республику не только боеприпасами. Большевистское руководство охотно поддерживало турецкую риторику, бросавшую вызов европейскому империализму. Большевики принципиально отказались от собственной выгоды – советско-турецкий договор 1921 г. расторгал все капитуляции, заключенные между Османской и Российской империями. Памятник на площади Таксим в центре Стамбула, где за Ататюрком стоит представитель Советской России, увековечивает это сотрудничество и напоминает, что конфликт не является единственной формой взаимодействия Анкары и Москвы.

Большевики свободно владели языком антиимпериализма. Хуже обстояло дело с языком суверенитета – интернационализм марксистской идеологии позволял большевикам предоставлять колониальным народам Советского Союза автономию без независимости. Когда турецкие жандармы прибыли в представительство Народного комиссариата внешней торговли в Анкаре 13 ноября 1922 г. и потребовали снять советский флаг, Москва отреагировала с удивлением. В выражениях, схожих с заявлением Путина о том, что сбитие Су-24 было ударом в спину, Наркомат иностранных дел заявил о предательстве Анкарой своего бывшего союзника. Турецкие политики, в свою очередь, настаивали на том, что инцидент этот не носил политического характера: дело касалось лишь установления суверенитета страны. В переговорах со своими коллегами из Москвы турецкие представители утверждали, что поскольку советское торгпредство не является дипломатической миссией, то и права демонстрировать символы советского государства у него нет. Турки опасались, что торгпредство претендует на закрепленный за дипломатами экстратерриториальный статус и тем самым требует для себя льготы капитуляций, которые двумя годами раньше Москва и Анкара договорились упразднить.

Как и сейчас, обоюдные санкции переросли в состояние виртуальной экономической войны. Сотрудники Наркомвнешторга были удивлены тем, что Турция возражала против поддерживаемого государством торгпредства намного сильнее, чем западноевропейские страны. Но с проблемами колониализма жалобы Турции в комиссариате не соотносили. Турецкая сторона настаивала: разногласия касательно торгпредства были напрямую связаны с наследием капитуляций, но Москва продолжала запрашивать у своих представителей в Анкаре информацию о том, не был ли этот конфликт поводом для оправдания поворота Турции от России к Западу. Действительно, конфликт из-за торгового представительства отражал изменения курса турецкой политики в более широком масштабе. Борьба за политическую независимость была окончена, и у Турции появилась возможность предъявлять требования к советскому союзнику, которого она прежде не могла позволить себе провоцировать. Тем не менее сама по себе экстратерриториальность советского торгпредства серьезно беспокоила турок. 4 июля 1923 г. Политбюро потребовало наконец узнать у советского посла в Анкаре, что именно в торгпредстве навело Турцию на мысль о капитуляциях. После заявления Политбюро о готовности пойти на уступки обе стороны постепенно выработали серию компромиссов, позволивших торговле возобновиться и даже расшириться.

По сей день вопрос суверенитета занимает первостепенное место в турецком политическом дискурсе, и подтверждение тому – повсеместное изображение политической карты Турции в общественных местах. Воспевание Национального пакта Агаевым, казалось, свидетельствовало о приверженности Турции идее суверенитета как абстрактного принципа, распространявшегося не только на Турецкую Республику, но и на весь колониальный мир. В то же время Анкара неоднократно отступала от этого принципа во внешней политике. В 1939 г. Турцией была присоединена республика Хатай, автономная территория между Турцией и Сирией. Турецкое правительство ссылалось на волю местного турецкого населения и игнорировало возражения правительства Сирии. Все это наводит на мысль, что даже до смерти Ататюрка турецкое государство готовилось идти против согласованного между сторонами права суверенитета, когда это было выгодно Турции. В первые недели после инцидента с Су-24 правительства Греции, Сирии и Ирака поспешили упрекнуть Турцию за ориентацию на свой собственный суверенитет и пренебрежение суверенитетом других государств. Характерно, что президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган и премьер-министр Ахмет Давутоглу, хотя и высказывались о необходимости защищать турецкий суверенитет, прибегали также и к другой логике для оправдания конфликта с Россией. Заявление о защите сирийских туркменов противоречит логике суверенитета, поскольку оправдывает политическую деятельность, основанную на этнических связях, пренебрегая при этом межгосударственными соглашениями. Данная несостыковка, думается, не беспокоит ни Эрдогана, ни Давутоглу; они задействуют удобный им в каждом отдельном случае аргумент.

Разумеется, российско-турецкие отношения во многом определяются силами, намного более могущественными, чем сами стороны. Конфликт в Сирии определяется таким множеством политических и экономических факторов, что простого объяснения, почему был сбит Су-24, быть не может. Но то, как этот инцидент представляется в политическом дискурсе, влияет на российско-турецкие отношения.

Владимир Путин назвал извинения на высшем уровне одним из условий нормализации отношений, и, возможно, он ознакомился с прецедентами. В 2010 г., когда израильское правительство применило военную силу в ответ на нарушение его суверенитета кораблем «Мави Мармара», правительство Турции потребовало извинений. Турецкое общественное мнение не давит на турецкое правительство в вопросе сохранения последовательности своей позиции по суверенитету. Политический дискурс, формировавшийся на протяжении прошлого столетия, легитимизирует двойственную позицию относительно суверенитета, отражая глубокую озабоченность Турции своими государственными границами. Остается только надеяться, что диалог наладится, если обе стороны учтут непростое историческое наследие, оказывающее влияние на современные события.

Автор – декан факультета истории Европейского университета в Санкт-Петербурге