Порядок в хаосе

Социолог Кирилл Титаев о приоритетах законотворчества в правке Уголовного кодекса

Одним из главных занятий прошлого состава Государственной думы было переписывание уголовного и уголовно-процессуального закона. Оно происходило хаотично и без какого-либо эмпирического обоснования, что вызывало возмущение профессионального и судейского сообщества и определило практическую безрезультатность этой работы (см. статью «Предпринимательские грабли 2.0», «Ведомости» от 29.04.2016). Часто коррекции подвергались «мертвые» нормы – статьи, по которым осуждают несколько человек в год (см. статью «Мертвые поправки», «Ведомости» от 6.10.2016), или же нормы, по поводу которых в профессиональной среде существовало устойчивое мнение, что их не нужно менять.

С другой стороны, отрицать необходимость совершенствования законодательства нелепо, поскольку оно должно соответствовать потребностям и установкам общества. Есть ли надежные методы определения проблемных норм, которые могли бы сделать законотворчество менее хаотичным и более рациональным?

Собираемая судебным департаментом при Верховном суде статистика позволяет понять, насколько судейское видение конкретных дел «на земле» совпадает с тем, что установил законодатель. Ведь судьи имеют дело не с абстрактными «составами», а с живыми людьми и конкретными делами. И имеют довольно широкую дискрецию в рамках каждой статьи УК. Институт проблем правоприменения проанализировал приговоры в отношении всех совершеннолетних, осужденных за 2009–2013 гг. Так, за обычное убийство (ч. 1 ст. 105 УК) средний осужденный получает 8 лет и 6,5 месяца (почти 40 000 осужденных, здесь и далее – за пять лет c 2009 по 2013 г.) при санкции от 6 до 15 лет. Судьи назначат среднему осужденному на 2,5 года больше минимума и на 6,5 года меньше максимума, заданного законодателем. В мире, где мудрый законодатель создает идеальное право, а судьи его применяют, логично ожидать, что средний осужденный получит наказание в 10,5 года лишения свободы на равном удалении от минимума и максимума. Тот же аргумент применим и к выбору вида наказания. Например, по ч. 3 ст. 290 (получение взятки должностным лицом за незаконные действия) при очень жесткой санкции (от 3 до 8 лет) лишь 44% осужденных получали наказание, связанное с реальным лишением свободы.

В реальном (а не идеальном) мире велика роль правоохранителей (следователей и прокуроров), которые осуществляют юридическую квалификацию конкретного деяния. В случае с убийством может оказаться, что правоохранители квалифицируют только самые нетяжкие события, повлекшие смерть, как обычное убийство (ч. 1 ст. 105 УК), а более серьезные преступления – как ч. 2 той же статьи, где санкция уже до 20 лет. Поэтому наказание среднего осужденного за обычное убийство больше тяготеет к нижнему пределу. Объяснение работает и в обратную сторону: у статьи, где мелкие случаи правоохранителям невыгодно регистрировать (например, из-за низких перспектив раскрытия), в суд попадают только очень серьезные правонарушения и наказания будут тяготеть к верхней планке.

Но даже первичный анализ показывает интересную картину. За преступления, предусмотренные ч. 3 ст. 286 УК (превышение должностных полномочий, с применением насилия <...>), законодатель установил санкцию от 3 до 10 лет. Судьи же назначат среднему подсудимому по этой статье наказание в размере 3 лет и 4 месяцев. Более того, три четверти осужденных получают срок, равный или меньший, чем 4 года. То же самое касается ч. 1 ст. 322.1 (организация незаконной миграции) – максимальная санкция – 5 лет, но к реальному лишению свободы приговариваются лишь 13%, а средний срок лишения свободы составляет 1 год и 2,5 месяца и ч. 2 ст. 322 (пересечение госграницы теми, кому въезд заведомо запрещен), хотя к реальному лишению свободы и осуждается более 91%, но реальная санкция составляет лишь год из четырех возможных.

Можно возразить, что по каждой из приведенных статей осуждается меньше 4000 человек в год. Однако даже если мы посмотрим на широко применяемые статьи, то снова обнаружим те, где практика наказания приближается к нижнему пределу. Так, по ч. 2 ст. 228 (незаконное хранение, приобретение6 изготовление <...> наркотиков <...> в крупном размере) осуждено почти 138 000 человек, в том числе чуть более 400 – к наказаниям, не связанным с лишением свободы. Однако средний срок наказания составляет 3 года и 5,5 месяца, и три четверти осужденных опять же получили срок меньший или равный 4 годам, при том что санкция по статье составляет от 3 до 10 лет – фактически судьи назначают наказание по нижней границе.

Оказывается, что судьи иногда считают наказание, предусмотренное законодателем, слишком суровым и учитывают это в своей практике. Есть и обратные примеры, когда судьям недостаточно санкции, предусмотренной законодателем. Например, за побег из мест лишения свободы более двух третей осужденных получают наказания из верхней трети санкции (с учетом рассмотрения дел в особом порядке) – в среднем 2 года и 9,5 месяца при предельной санкции 4 года (815 осужденных по статье всего). Из массовых составов к похожей категории принадлежит ч. 1 ст. 264 (нарушение ПДД, повлекшее тяжкий вред здоровью) – более половины осужденных получают наказание из верхней трети (с учетом особого порядка). В этих случаях судьи назначают практически максимальное наказание в возможных рамках. В их сознании такие преступления (точнее, то, как формальные составы из УК квалифицируются правоохранителями) несут гораздо большую общественную опасность, чем это полагает законодатель.

Именно на такие «крайние случаи» в массовых статьях и должно быть обращено внимание законодателя. Если в судебной практике используется лишь небольшая часть из представленных законодателем опций, это говорит о проблеме. С одной стороны, правоохранители могут передавать в суд под видом этих преступлений что-то не совсем то (хотя и подходящее формально), либо же представление общества об опасности этих деяний гораздо ниже, чем полагал законодатель. И таких индикаторов множество – частота переквалификаций в суде, вариация используемых наказаний, частота примирений на судебной стадии. Современные статистические инструменты и данные, собираемые судами и правоохранителями, дают возможность точно, аккуратно и обоснованно развивать уголовную политику государства. Работать там, где есть проблемы на практике, а не в воспаленном воображении депутата, и не тратить время на пустые и нерабочие нормы.

Автор – ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге