А колбасу отдай врагу
Станет ли «корзинка с колбаской» полноценным синонимом взятки
Колбаса, которая будто бы делалась из животных, добытых главным исполнительным директором «Роснефти» Игорем Сечиным на охоте, и раздавалась наиболее достойным людям, получила всероссийскую известность вовсе не из-за вкуса; колбаса – точнее, корзинка, в которой она могла бы находиться, – стала участницей процесса Алексея Улюкаева, она, по версии обвинения, эвфемизм взятки.
Об охоте Сечина и о колбасе, которая из убитых им животных понемногу производится, писал в мае 2015 г. журнал Forbes, а о корзинке «от Иваныча» для особенных лиц – в среду газета «Ведомости».
В народ, как мне кажется, пойдет теперь выражение «дать (или взять) колбаски» – в замечательном переносном значении. (В русских письменных источниках передача колбасы впервые зафиксирована в новгородской берестяной грамоте № 842 (датируется 1120–1140 гг.): некие дьяк и Илька посылают кому-то много меду, масло, пару свиней, тетеревов, зайцев, двух коней – и колбасу.)
Довольно нагруженный символ получается, колбаса эта: в ней соединяются и успех одного из самых значительных топ-менеджеров в российском бизнесе, и первобытная страсть к охоте, и сакральный символ советского народа (колбаса, которой он, часами стоя в очереди, несомненно, поклонялся), и особенная таинственность ее происхождения. Суду, конечно, не до всех этих смыслов, но и ему придется так или иначе решить вопрос о смысле: можно ли считать одним и тем же предметом корзинку и пока неведомый портфель с $2 млн наличными. (Я сейчас не буду вдаваться в подробности громкого процесса – разумеется, могут быть и, должно быть, будут предъявлены стороною обвинения разнообразные иные доказательства, более конкретные.)
В расшифровке записи разговора Улюкаева и Сечина не прочесть интонаций собеседников, не увидеть выражения их лиц – семантический ряд беден, одни буквы. В молодости я был знаком с компанией художников – если бы их «профессиональный» разговор слушал кто-то посторонний, он ни за что не догадался бы, о чем идет речь. Но их арго было известно многим все-таки людям – так что, если бы у суда возникла необходимость расшифровать их разговор, нашлись бы информанты, наверное.
Понимание же корзинки как взятки пока что никак не подтверждается. Смешно сказать, но для признания одного предмета другим нужно еще по крайней мере одно свидетельство или еще одна специальная операция и еще одна прослушка, иначе мы имеем слово одного человека против слова другого.
Или можно по-иному: на одном ли языке разговаривали Улюкаев и Сечин?