Минфин планирует опасный профицит

В январе 2020 г. в послании президента были оглашены меры по социальной поддержке граждан. Потом, в апреле – июне, пандемия потребовала увеличения ежемесячных бюджетных ассигнований почти в 1,5 раза – в условиях, заметим, снижения налоговых поступлений. При этом государство резко увеличило заимствования на рынке ОФЗ.

Да, во время пандемии правительства практически всех стран открыли закрома и начали активно тратить и занимать, поддерживаемые даже теми партиями, которые обычно к этому не склонны. Да, российские программы поддержки были не столь щедры. Но даже настроенные скептически наблюдатели были удивлены резким разворотом.

Однако «недолго музыка играла»: пока в Вашингтоне и Брюсселе обсуждают новые проекты денежной поддержки едва вставшей экономики на ближайшие пару лет (дополненные нулевыми или отрицательными процентными ставками от центральных банков), в Москве началось планирование бюджета на ближайшие три года. И заявленные планы достойны самых суровых постников и схимников от финансов. Минфин предложил сократить на 10% незащищенную часть ассигнований федерального бюджета в 2021–2023 гг., отказаться от индексации зарплат госслужащих, урезать ассигнования на госпрограмму вооружений на 5%. В результате должна быть достигнута благодать: уже в 2022 г. дефицит бюджета должен составить всего 1% ВВП, а в 2023-м бюджет должен стать профицитным.

Все в духе Минфина. Однако своевременность фразы «денег нет» именно сейчас вызывает большие вопросы.

Во-первых, это вопросы о необходимости и возможности бюджетного планирования на три года вперед. Простое сравнение прогнозов ключевых финансовых ведомств трехмесячной давности с сегодняшними, а равно и цен на сырьевых рынках показывает, насколько подвижны ключевые для оценок российского бюджета показатели. В 2014–2015 гг. трехлетнее планирование – вместе с бюджетным правилом – было приостановлено именно по причине высокой волатильности ключевых показателей. С тех пор федеральный бюджет стал жестче, но и нынешний кризис уникален – следование регулярным процедурам гарантирует только более глубокое переписывание бюджета уже в следующем году.

Во-вторых, даже разговоры о резком снижении расходов бюджета только повышают неуверенность корпораций и потребителей. В обиход – скорее всего, непреднамеренно – вернулось слово «секвестр», хотя нынешняя оптимизация скорее перетасовка ассигнований внутри бюджета и сокращение неприоритетных статей. Сами по себе такие обсуждения не благоприятствуют дальнейшему восстановлению экономики, росту корпоративных инвестиций или оптимизму потребителей. Скорее есть стимул сберегать и экономить на частном уровне, еще больше снижая спрос. Ну а на фоне растущих – из-за ослабления рубля и бурного роста цены золота – размеров фонда национального благосостояния (ФНБ) это вызывает еще и сильное недопонимание и недовольство. Фонд и без того расходуют по минимуму – так зачем резать бюджет, если запасы огромны и растут даже в кризис?

В-третьих, стремление поскорее достичь бюджетной консолидации может сорвать восстановление экономики. Почти никто не отрицает, что слишком умеренные расходы на поддержку экономики США в 2008–2010 гг. и их быстрое свертывание уже с 2011 г. сильно замедлили выход страны из кризиса и процесс создания рабочих мест. В том числе поэтому в текущем году огромные ассигнования с прямой раздачей денег населению не вызывали вопросов – торопливая скупость может привести к очень тяжелым последствиям. Баланс в таких вопросах – дело непростое, но бюджетные расходы как костыли для поддержания потребительского спроса потребуются минимум до середины 2021 г., а возможно, и до его конца – а свертывание уже началось.

Самое худшее – если правительство вновь вернется к восприятию профицита бюджета как цели бюджетной политики, отражающему травмы 1998 и 2014 гг. Профицит бюджета может быть результатом хорошего управления финансами, а может происходить из-за выкачивания средств из населения и бизнеса и обескровливания экономики. Почти все растущие страны имеют дефицитные бюджеты и активно расходуют и на поддержку бедных, и на инфраструктуру. Снижение налогов дает сопоставимый эффект с государственными инвестициями, поэтому наращивание налоговых поступлений, ограничивающее инвестиционные возможности компаний и граждан, часто контрпродуктивно. При низком уровне госдолга беспокойство о небольшом по любым меркам дефиците похоже на добровольное ношение вериг и шапок из белого камня схимниками – оно показывает твердость в вере, но имеет нулевую практическую пользу.

Победа над инфляцией и изменение норм глобальными центробанками привели к тому, что Банк России снизил «нейтральную процентную ставку», – хотя нынешняя политика не столь «голубиная», как кажется. Стандарты бюджетной политики тоже должны и могут быть подвергнуты ревизии в новых реалиях и с учетом размеров ФНБ и уровней долга, а также относительно низких ставок по ОФЗ. Умеренный дефицит, скорее всего, окажется вполне приемлемым, и не потребуется кроить трехлетний бюджет, обреченный на пересмотр, замедлять выход из кризиса и нервировать граждан и бизнес.