С чем возвращается Навальный
Какую роль оппозиционный политик сыграет в новейшей политической истории
Оппозиционные лидеры возвращаются из эмиграции по-разному. Владимир Ленин весной 1917 г. ожидал, что его арестуют на границе, но благополучно доехал до Петрограда, возглавил самую радикальную оппозицию, а потом ушел в подполье, чтобы выйти оттуда в качестве главы революционного правительства. Аятоллу Хомейни встречали у трапа самолета высшие офицеры армии и спецслужб, которые до этого следили за ним, арестовывали, держали в тюрьмах и наконец принудительно выслали из Ирана. А вот Абдулла Оджалан вернулся на родину в наручниках и с тех пор уже 22 года сидит в тюрьме на острове Имралы.
Алексей Навальный сейчас выбирает свою судьбу в пределах примерно такого же диапазона.
Новизна и неопределенность ситуации вынуждают политологов обращаться к красивым, но ненадежным историческим аналогиям. В поисках внешнего сходства исторических обстоятельств часто теряется главное – именно то, что составляет специфику и уникальность нынешней ситуации. А это как раз то, что делает будущее отличным от прошлого.
Обстоятельства возвращения Ленина или Хомейни (и уж тем более Оджалана) сложились помимо их воли. Ленин писал статьи, а Хомейни записывал на пленку свои проповеди из Европы, пока на родине не начались революции, открывшие перед каждым из них путь домой. Навальный решил «не ждать, а готовиться» и объявил о своем возвращении в разгар политического затишья. Политологи уже комментируют, что момент подобран не слишком удачно и было бы лучше отложить эффектный ход до начала предвыборной кампании. Такую же растерянность, наверное, испытывают и в администрации президента. Но сама неожиданность сделанного хода может перекрыть издержки: Навальный ломает предсказуемый график, перехватывает инициативу и заставляет оппонентов искать ответные ходы в спешке, а значит, возможно, совершать ошибки.
Учитывая контекст, это превращение из актера в режиссера требует от Навального недюжинного личного мужества. Но одновременно поражает неестественным совершенством драматургии. Архетипический герой, переживший смерть, но воскресший и возвращающийся к своим последователям с «Победой», вызывает слишком сильное ощущение расчетливой технологической постановки. Политика спокойных эпох всегда немного театр, но, когда пульс истории учащается, эффектная сценическая поза не гарантирует успеха.
Александр Керенский играл революцию с помощью актерской экзальтации. В отличие от него Ленин ставил не на театральные эффекты, а на радикальные социальные перемены. Навальный не Керенский и не Ленин, а на дворе не 1917-й. Но эта историческая аналогия указывает на реальную проблему. Социальный порядок, во имя которого Навальный играет свою политическую роль, переживает крушение на всей планете. Оперный герой поет на сцене арию о свободе и процветании, но зрители смотрят в либретто и видят, что речь идет о кризисе, войне, неравенстве, цензуре и репрессиях. Амплуа перестает работать, и даже совершенное исполнение не способно заслонить пустоту содержания самой пьесы.