Лех Валенса как ценность

Польша упоминалась в советском фольклоре как нечто связанное со справедливым протестом: «Водка стала пять и восемь, все равно мы пить не бросим, передайте Ильичу – нам и десять по плечу, если будет стоить больше – мы устроим то, что в Польше».

С годами, впрочем, выяснилось, что польская политическая культура гораздо более сложно устроена. Опыт смены власти с помощью механизма «круглого стола» нереализуем в России, потому что у власти за этим столом нет стула, а стол потенциальным переговорщикам начиная с 2012 г. она готова «накрывать» исключительно в замкнутом пространстве сизо. Польскую власть нынешние российские элиты, наверное, все эти годы оценивали как слабую – она копалась в собственной истории и за что-то перед кем-то извинялась. Посткрымское большинство российского народа, как и власть, не видит ошибок в советской истории, только победы. Поляки же измучили сами себя дискуссиями о прошлом, традиционно прибегая к помощи кинематографа: «Колоски» Владислава Пасиковского про морально-исторические последствия еврейских погромов или оскароносный фильм «Ида» Павла Павликовского беспощадны к национальному самосознанию.

Теперь к власти в Польше пришли консерваторы, начавшие постепенную «путинизацию» политической системы. Часть народа, приверженная демократическим ценностям «людей из железа», немедленно ответила созданием надпартийной неформальной структуры с необычайно точным названием – Комитет обороны демократии (КОД). А когда были обнародованы документы (очень кстати для нынешней власти), свидетельствовавшие о том, что Лех Валенса в ранний период своей карьеры якобы сотрудничал с органами безопасности (психологические механизмы таких контактов почти документально изображены Анджеем Вайдой в «Человеке из железа»), КОД 27 февраля вывел на улицы Варшавы почти сто тысяч человек, приехавших со всей Польши. Под простым слоганом «Мы, народ». Это были первые слова Валенсы в его выступлении перед американским конгрессом в 1989 г. Впрочем, как и слова из преамбулы польской конституции.

Валенса в некотором смысле уже не биологическое существо, а разделяемая ценность. Или символ разделяемых ценностей свободы и демократии. Можно себе представить, во что превратилась бы репутация «нашего» Валенсы, будь подобного рода факты преданы огласке, – сами бы чекисты радостно глумились. Борис Ельцин – не Валенса. Но исторически тоже символ – не только демократии, но и новой российской государственности. Однако у нас 36% респондентов, согласно декабрьскому опросу «Левада-центра», отрицательно относятся к Ельцину. А уличные акции считаются источником катастрофы, при том что российская государственность по происхождению именно «майданная», «площадная» – достаточно вспомнить митинги перестройки и август 1991-го.

Польская демократия и политическая культура переживут и Анджея Дуду. Еще и в силу того, что в стране есть механизм смены власти. Называется он – свободные выборы. Процедурная инфраструктура существует и в России. Только в России нельзя с помощью выборов сменить власть. В отличие от Польши. Или даже от Аргентины, с которой у Российской Федерации гораздо больше общего, чем с Польской республикой.

Автор – директор программы Московского центра Карнеги