Наследники августа 1991 года

Очередная годовщина событий 19–21 августа 1991 г. прошла традиционно тихо. Небольшая акция в память трех погибших защитников Белого дома в Москве, в Петербурге на Мариинской площади собрались участники тогдашних событий – негусто. Сторонники действующей власти предпочитают отмечать День государственного флага 22 августа и делают это в обычном официозном стиле (автопробег, фестиваль) – даром что проправительственные мероприятия в обычное время давно уже расцвечены скорей черным и оранжевым, чем цветами национального флага. И оппозицию, и правительство нетрудно понять: никто не хочет слишком уж ассоциироваться с событием, которое, по данным «Левада-центра», на протяжении всех лет измерений примерно три четверти населения страны считает либо трагедией, либо простым эпизодом борьбы за власть в советской верхушке (так отвечали в 2018 г. 38 и 36% соответственно).

Если понимать эти настроения как ностальгию по развитому социализму, можно было бы ожидать, что политика возвращения к брежневским и даже отчасти сталинским образцам должна бы по-прежнему приносить успех. Но не будем забывать, что путч и победа над ним прекратили существование не застойной брежневской системы, а горбачевской перестроечной, где присутствовало уже изрядное богатство возможностей для социальной мобильности, свободы личной и экономической было едва ли не больше, чем сейчас, налогов и репрессий – определенно меньше, а кое-какие остатки системы социального обеспечения еще продолжали действовать по инерции. И если победой демократической революции август 1991 г. называют только 6% опрошенных, то с правотой путчистов, желавших вернуть СССР в доперестроечную эру, ныне соглашаются лишь 13% против 10% за демократов. Не такой уж большой разрыв, и определенно не большинство, на которое можно с уверенностью рассчитывать.

Попытки властей опереться на ошметки советской легитимности, похоже, обходятся все дороже и приносят все меньше бонусов: вероятно, люди действительно хотели «советского», но не столько и не такого, как им навязывают сейчас; аппетит на милитаристские свершения не то угасает по мере взросления общества, не то в целом удовлетворен, а пенсионная реформа обозначила, кажется, окончательный разрыв с советской социалкой для тех, для кого по-прежнему это важно. Главный рейтинг – отношение к президенту – скатился к докрымским величинам, по данным всех опросных фирм, как его ни измеряй. Так, по данным ФОМа, 46% респондентов были бы готовы проголосовать за президента, если выборы проходили бы сейчас. Этот показатель ниже, чем в протестные 2011 и 2012 гг. (48 и 49% соответственно), и радикально ниже, чем на пике посткрымской эйфории в 2015 г. (74%). Что, может быть, важнее – с середины лета каждый из еженедельных опросов ФОМа показывает, что около 40% стали доверять президенту меньше. И если количество доверяющих все еще больше половины – около 60%, то и недоверие ему в последнем опросе высказала добрая треть граждан – 34%. Примерно то же самое происходит с рейтингами «Единой России». К тому же речь идет об опросах, проведенных в условиях политической несвободы, т. е. на самом деле уровень недовольства выше. По данным «Левады», в июле 2018 г. 40% опрошенных считали, что страна идет по неверному пути, – ровно столько же, сколько перед самым началом протестов в 2011 г., а три года назад так думало лишь немного более 20%. Значит ли это, что на носу новые протесты? Не обязательно: цена участия – читай, репрессивность политического режима – выросла за последние годы весьма значительно. Но легитимность, которая держится на штыках и водометах, – это не совсем легитимность. А остальные ее источники стремительно иссякают.

Автор - доцент Высшей школы экономики в Санкт-Петербурге