Усталость номенклатуры важнее активности оппозиции
В чем главная опасность политических ограничений и репрессий
Авторитаризм, у которого нет ни развития, ни могущественных покровителей, ни своей эсхатологии, ждут трудные времена
Апрель 2021 г. стал одним из самых насыщенных периодов с точки зрения масштаба и плотности политических ограничений в России. Такого не было, пожалуй, с 1993 г., когда репрессивный пароксизм стал следствием президентского самопереворота и короткой гражданской войны. По масштабу репрессий мы еще не достигли андроповского 1983 г., когда КГБ зачистил диссидентское движение, годами портившее нервы советской власти, а заодно организовал серию масштабных антикоррупционных чисток номенклатуры и закрутил гайки для простых трудящихся. Но повод серьезно задуматься уже есть.
Законы об ограничениях для просветительской деятельности и штрафы за «неправомерное использование» пресс‑карт на митингах; фактический запрет легальной деятельности для либеральной несистемной оппозиции — «штабов Навального»; аресты и задержания оппозиционеров; полицейские репрессии против общественников и левых активистов, от депутатов КПРФ до лидера Левого фронта Сергея Удальцова; удары по оппозиционным СМИ (сначала по DOXA, потом по «Медузе») – все это делает апрель 2021 г. знаковым, поворотным месяцем.
Критикам российской власти впору даже пожалеть о том, что они годами растрачивали резкие слова об авторитаризме в адрес кремлевского руководства. Теперь, когда власть действительно показала клыки, они снова кричат «волки, волки», но мало кто уже отзывается на это. А у функционеров власти, кажется, возникло «головокружение от успехов»: репрессивные жернова работают эффективно, противники разбиты и обескуражены.
Однако авторитарный энтузиазм, возможно, опаснее для режима, чем открытая оппозиция.
У любой диктатуры есть своя цена. Дело не только в негативном отборе элиты или в падении эффективности управления, которые дадут себя знать через годы (хотя, скажем, в Китае этот эффект пока удается минимизировать). Важнее, что для любого чиновника, политика или бизнесмена карьера превращается во все более рискованную игру. Ежедневный небольшой выигрыш продлевает доступ к привилегиям, но любой проигрыш означает в лучшем случае отставку, а в худшем — тюрьму с конфискацией имущества. Над каждым функционером авторитарной системы всегда маячит, извините за штамп, «призрак 1937-го». Более того, в условиях внешнего давления этот «призрак» имеет все возможности материализоваться. И чем больше давление, тем больше шансов на материализацию.
Конечно, диктатур много, и некоторые из них демонстрируют завидную прочность. Но за нее они всегда чем-то расплачиваются. Одни работают колониальными держимордами, выколачивая из своего населения то, что нужно покровителям в метрополии, в обмен на их снисходительность к «перегибам». Другие — «диктатуры развития» — оплачивают свою монополию на политику ростом экономики или социальной мобильностью. Третьи скрепляют свою власть популярной идеологией. Но авторитаризм, у которого нет ни развития, ни могущественных покровителей, ни собственной эсхатологии, ждут трудные времена.
Устойчивость подрывают не столько бунтовщики снизу, сколько собственные функционеры, устающие рисковать и жаждущие обменять наконец свою лояльность на спокойствие и безопасность. Именно такая усталость номенклатуры от политического «волюнтаризма» стоила, например, власти Никите Хрущеву.