Среди прочего на столе были вяленые лепестки роз, варенье из фейхоа, сыр и кулебяка

Целыми днями я бродил по городу-курорту Сочи, пытаясь разыскать коренных жителей. Получалось так себе. Местные продавцы сразу норовили перейти на смесь краснодарского с английским, а беседы с таксистами сводились к сравнительным характеристикам армян и грузин. Наконец мне дали адрес фотографа Александра Бескова и его жены, редактора газеты.

Двухэтажный дом Александра и Ольги Бесковых стоял на горе, окнами на новостройки Центрального района. Дом был старый, послевоенной постройки, с пальмами во дворе и белыми чашами на постаментах. Когда-то, рассказывали мне, этот дом построили для рабочих ближайшего пивзавода. Один слесарь провел себе в квартиру кран с пивом и жил полной жизнью, пока завистливые соседи не стукнули.

В квартире фотографа были орхидеи, дощатые полы и книги от пола до потолка. Первые полтора часа мы наслаждались едой в исполнении редактора сочинской газеты. Среди прочего на столе были вяленые лепестки роз, варенье из фейхоа, сыр и кулебяка.

Беседовали на актуальные темы. Из города на время Игр выставили всех мелких предпринимателей. Олимпийский парк построили на Колхидских болотах, где водились черепахи и разводили лягушек на продажу французам. Сочинские активисты сделали три приюта для бездомных собак, один - на деньги Дерипаски с хорошим названием «Повоdog». Леопарды - важная часть олимпийского наследия: их выпускают в горы, чтобы они извели волков, которых тут разводили в конце 70-х. Есть польза, хотя с детьми в горы теперь ходить страшно.

- Что для вас Олимпиада? - наконец спросил я.

- Праздник, - ответил фотограф и налил нам водки. - С оттенками горечи.

- Сомнения, - отвечала его жена Ольга. - У меня двойственное чувство. Все получилось очень печально для окружающей среды. Уничтожена экосистема. Стоило ли это двух недель соревнования, я не знаю. С другой стороны, построили все красиво, дай бог, чтобы никому ничего на голову не упало. Ездят электрички в Красную Поляну. Провели реконструкцию всех сетей - электрических и водопроводных. Ради этого полгода люди сутками сидели без света и воды. Было ужасно. Но нам говорят, что терпели не зря. Что теперь будет свет, не будет аварий. Остается только поверить на слово.

Розы были съедены, водка выпита. Мы смотрели фотографии Бескова в альбомах и на компьютере: старый Сочи, новый Сочи, горы, небо.

- А как бы вы снимали Олимпиаду? - спросил я.

- Как бы снимал? Вот так, через город. Главное - это обобщение.

Бесков показал фото: на углу улицы стоит старый дом начала двадцатого века, никем не замеченный. Мимо, радостные, бегут с олимпийским факелом молодые люди.

- Я себя не чувствую дома, - продолжал фотограф. - Конечно, много путного сделали для Сочи, хорошо, что за него взялись, потому что он действительно угасал. Но сейчас это для меня уже чужой город. Нелюбимый. Я хожу - и злюсь, и злюсь. В полшестого встаю и бегу, у меня маршрут - десять километров. Бегу до Морского вокзала, потом до цирка, потом еще петля и - домой. И больше не выхожу. Или еду в мастерскую, где замкнутое пространство и висят картины художников.

Я уже собирался откланяться, но фотограф остановил меня. Он пошарил в углу, выбрал одну из прислоненных к стене фотографий в раме и протянул мне.

- Как ты думаешь, что это? - спросил он.

- Не знаю, - честно ответил я, разглядывая красно-коричневый силуэт на фоне таких же красно-коричневых потеков, - мальчик на осле?

- Это кора сосны. Просто кора. А всем кажется, что мальчик.