Илья Торосов: «Вечно генерировать долги смысла нет»

Замминистра экономического развития РФ Илья Торосов о новых инструментах, необходимых для восстановительного роста
Илья Торосов, заместитель министра экономического развития РФ/ Максим Стулов / Ведомости

Хотя в 2020 г. правительству пришлось заниматься в основном борьбой с коронакризисом, восстановление роста отраслевой экономики остается его главной задачей. О том, что делается в этом направлении, «Ведомости» поговорили с замминистра экономического развития РФ Ильей Торосовым

«Просто назвать облигации зелеными недостаточно»

– Какие основные задачи, помимо борьбы с коронакризисом, были для экономического блока правительства главными в 2020 г.?

– Во-первых, конечно, климатическое вопросы. В 2020 г. президентским указом были определены наши национальные цели по сокращению выбросов парниковых газов в соответствии с Парижским соглашением. Мы подготовили стратегию по низкоуглеродному развитию и законопроект об ограничении выбросов. Это была огромная работа, которую надо было делать быстро и четко, потому что мы и по мнению рынка, и по нашему внутреннему пониманию чуть-чуть опаздывали.

– Насколько актуальна тема зеленого финансирования в России? Какие результаты в данном направлении достигнуты в 2020 г. и какие планы на 2021 г.?

– Сейчас все хотят финансировать зеленые проекты, особенно при прочей равной доходности. Если мы сделаем адекватное регулирование и дадим еще послабления по налогам на облигации, инвестиции будут идти в первую очередь именно туда. Но нужна независимая верификация. Соответствующую методологию будет разрабатывать ВЭБ.РФ. Причем, например, по облигациям нужно в течение всего их срока жизни регулярно подтверждать, что они зеленые. За это люди готовы платить – сами инвесторы и инициаторы проекта готовы платить за верификацию. И, возможно, мы эти расходы даже будем компенсировать от государства. Постараемся в этом направлении двигаться. В зеленые проекты мы даже сможем привлекать международные деньги. Ведь это уже мировой тренд – многие отказываются от инвестирования в нефтяные компании, угольные и т. д. Причем зеленые инвестиции не подпадают под санкции. Но для этого нужно добиться, чтобы наша верификация признавалась на международной арене.

– Инвестиции в зеленые облигации могут быть прибыльными или пока все эти проекты убыточны?

– Смотрите: РЖД разместила зеленые облигации на 159 млрд руб. Они прибыльные? Прибыльные. И в основном иностранные инвесторы выступили их покупателями. Мировой рынок зеленых облигаций растет колоссальными темпами. Переход на электротранспорт, электробусы, экологические проекты в городах – такие проекты могут реально быть прибыльными. Энергосберегающие проекты тоже. И речь ведь не только, например, о сохранении леса идет – переход на новые, менее энергоемкие технологии и продукты тоже сюда относится.

– То есть зеленые бумаги можно выпускать под модернизацию любого производства?

– Там очень все четко. Если выброс вредных веществ в результате модернизации снизился и верификатор это подтверждает, то да, можно. Это все счетные вещи, чисто математические, которые должен подтвердить независимый аудитор. Поэтому недостаточно просто назвать облигации зелеными, нужно еще потом мониторить, что проект, под который они выпущены, соответствует заявленным экологическим параметрам, и подтверждать это. Потому что если он перестанет быть зеленым, то лишится всех льгот. И тогда произойдет дефолт.

«Нам их критика непонятна»

– В прошлом году был принят ряд актов в поддержку бизнеса. Одной из самых востребованных мер оказался мораторий на банкротства. Почему его не продлили в январе?

– В результате действия моратория число банкротств компаний в 2020 г. снизилось на 20% и составило менее 10 000, т. е. он сделал свое дело. Но уже когда мы 7 октября прошлого года продлевали его на три месяца, я говорил, что мораторий на банкротство применяется тогда, когда у вас классический шторм: вы не знаете, что будет завтра, все закрывается, бизнес останавливается, начинаются неплатежи, паника. В этот момент контрагенты могут делать резкие движения и пытаться обанкротить испытывающие временные трудности компании. И главной целью моратория как раз было предотвращение резких ненужных движений, заморозка ситуации. Это как на бирже – когда резко падают котировки, торговлю останавливают. В октябре мы продлили мораторий на три месяца, но сократили воронку тех, кто под него подпадает: из-под действия моратория были выведены стратегические и системообразующие организации. Этим мы хотели показать, что мораторий будет заканчиваться, чтобы бизнес был к этому готов. И к концу года мы уже понимали, что люди адаптировались. Это первое. Второе: год моратория – это много. Начинается деградация, опасная деформация бизнеса. Вечно генерировать долги смысла нет – нужно договариваться с кредиторами, идти на реструктуризацию. Рынок никто не отменял, и к нему необходимо адаптироваться.

– Что будет с поддержкой системообразующих компаний?

– Согласно постановлению правительства РФ № 582, принятому в апреле, мы предоставляли субсидии банкам на возмещение недополученных ими доходов по кредитам, выданным в 2020 г. системообразующим организациям на пополнение оборотных средств. Формально эта мера поддержки сейчас закончилась. Но, так как кредиты выдавались до конца 2020 г., мы продолжаем в этом году поддерживать эти компании. Другими словами, если им в ноябре – декабре выдали денег, то весь 2021 год они платят по кредиту в среднем 2,6% годовых. Мы из субсидий в 2020 г. выдали 3 млрд руб. для компенсации банкам процентов по выданным бизнесу кредитам. Остальное переносим на этот год, потому что продолжаем ежемесячно субсидировать эти кредиты. Так что, когда говорят, что совсем нет переходящих мер поддержки, это неправильно – они есть.

– В прошлом году Минэкономразвития готовило законопроект о банкротстве, который предполагает обновление процедуры реабилитации бизнеса. Что нового ожидается?

– Это комплексный и сложный законопроект (работу над проектом закона курирует первый зампредседателя правительства Андрей Белоусов. – «Ведомости»). Основная его цель – сделать институт банкротства ориентированным на реабилитацию бизнеса, а не на его ликвидацию. Поэтому мы предложили отказаться от неэффективных процедур – наблюдения, финансового оздоровления и внешнего управления. В итоге оставили только две процедуры: реструктуризацию и ликвидацию. И могу сказать, что никогда еще институт банкротства не был так близок к реабилитационной направленности, как может стать в случае принятия наших поправок. Кроме того, мы хотим сделать арбитражного управляющего независимым, потому что его главная задача – удовлетворять потребности всех кредиторов в равной степени, но при этом действовать не только в их интересах, но также в интересах предприятия-должника, его работников и общества в целом. Для этого надо, с одной стороны, повысить ответственность арбитражных управляющих за результаты своей работы, с другой – обеспечить им достойный уровень оплаты. И благодаря нашим поправкам доход арбитражных управляющих существенно вырастет, потому что процентная часть будет выплачиваться от объема выручки от продажи активов в конкурсном производстве. Это для них положительный момент.

Но также мы усиливаем ответственность в виде повышения компенсационных фондов с 50 млн руб. до 100 млн и даже 200 млн руб. в зависимости от группы, к которой относится конкретная саморегулируемая организация (СРО). При этом мы снижаем минимальный законодательный порог количества участников СРО до 10–20 человек. Эти люди могут сложиться деньгами, организовав компенсационный фонд, взять страховку и отвечать друг за друга, работая как маленькая юридическая фирма. Если фонд разрушится и участники не смогут выплатить компенсацию, а страховки не сработают, тогда они выпадут из профессии на два года. Жестко? Наверное, жестко. Но тем самым мы пытаемся добиться, чтобы у арбитражных управляющих была солидарная ответственность. И хотя они сами не разделяют наш подход и говорят, что СРО не должна нести ответственности за ошибки одного арбитражного управляющего, мы настаиваем на том, что ответственность должна быть коллективной. В этом сама суть института саморегулирования. А в сфере арбитражного управления она слишком долго не работала.

– Тем не менее ваши предложения были встречены жесткой критикой со стороны арбитражных управляющих и бизнес-сообщества в целом, включая РСПП. Почему?

– Нам их критика положений законопроекта непонятна. Например, не ясно, почему некоторые профессиональные объединения цепляются за минимальное количество членов СРО, заявляя, что при таком количестве будет не хватать трудовых ресурсов. Мы же не ограничиваем максимальное количество. Если вам 10–20 членов недостаточно, пожалуйста, привлекайте больше! Причем коллеги, представляющие крупный бизнес, сначала поддержали это положение на совещании у Белоусова, а потом распространили в СМИ свое письмо с несогласием.

То же касается и сроков формирования компенсационного фонда. Мы учли замечания Главного правового управления президента и отраслевиков, которые говорили нам, что СРО нужно время на формирование увеличенных фондов. Законопроект вступит в силу через год после официального опубликования – мы считаем, что этого срока достаточно для увеличения компенсационных фондов до размеров, предусмотренных новым законом. Тем не менее мы прислушались к коллегам и продлили переходный период для формирования повышенных фондов еще на год после вступления в силу закона.

Много было вопросов о наделении некоторых госкорпораций функциями корпоративных управляющих. Некоторые эксперты говорят, что это ограничивает конкуренцию и имеет коррупционные риски. Но они забывают отметить, что, во-первых, это положение касается только стратегических организаций, предприятий оборонно-промышленного комплекса и застройщиков. А во-вторых, их и сегодня обанкротить не так-то просто: процедура проходит по специальным правилам, решения, связанные с предупреждением банкротства таких должников, принимаются коллегиально специально созданной правительственной комиссией. Кроме того, мы, естественно, предусмотрели в законопроекте положения, обеспечивающие независимость корпоративных управляющих: это будут не сами госкорпорации, а созданные ими специализированные учреждения. И в случае риска их заинтересованности по отношению к кредиторам, должнику или иным лицам они не смогут проводить процедуру банкротства.

«Я три года жизни на это отдал»

– Недавно появился новый инструмент для привлечения крупного бизнеса в российскую юрисдикцию – специальные административные районы (САРы). Как вы оцениваете эффективность этого механизма?

– Количество резидентов в САРах растет: по итогам 2020 г. в них зарегистрировано 40 резидентов. Юридический процесс редомициляции непростой, требует денег и значительного времени. Быстрее чем за полгода сделать это не получается ни у кого. Поэтому стремительного роста количества резидентов никто и не ждал.

– А трасты планируете разрешать в САРах?

– Мы уже написали направление о доверительном управлении. Это очень сложный юридический документ, но очень качественный – мне нравится. Он в высокой степени готовности, так что можно говорить, что необходимый продукт у нас есть. Но пройдет ли он согласования в других ведомствах, пока говорить рано. Если возникнут какие-то возражения, будем искать компромиссы. Тема САРов для меня любимое детище, я три года жизни на это отдал.

– Какие еще проекты, помимо САРов, интересны лично вам?

– Синдикация. Недавно мы приняли изменения в закон о синдицированном кредитовании. Институт кредитного синдиката существовал довольно долго, но закон был написан скорее для времени, когда все хорошо. А когда все плохо, когда начинались банкротства, в его применении возникали проблемы, потому что в трудные времена по закону жизни каждый сам за себя и каждый участник синдиката старается оказаться в более выгодном положении. А в чем тогда синдикат? Синдикат – это общие залоги, общие подходы, общие требования, общее финансирование. Поэтому мы доработали нормативную базу так, чтобы всегда было понятно, как выходить из сделки. В том числе через институт банкротства. Это хороший результат большой проделанной работы.

– Как вы оцениваете развитие государственно-частного партнерства (ГЧП), какие видите перспективы?

– В 2020 г. заключено 244 соглашения, в которых частные средства составляют 172 млрд руб. Наиболее крупные – в транспортной сфере: строительство платной автодороги от Солнцева до Железнодорожного в Подмосковье (112 млрд руб.), строительство мостового перехода через реку Лену в Якутии (83 млрд руб.). Были также две федеральные концессии. Понятно, что в связи с пандемией коронавируса и спадом инвестиционной активности по сравнению с 2019 г. количество заключенных соглашений упало, но зато проекты стали крупнее: по количеству у нас сокращение на 31%, а по деньгам – только на 8%. В этом году мы ожидаем более высоких показателей по количеству заключенных соглашений в сравнении с 2020 г., тем более что мы провели большую работу по совершенствованию нормативной базы в сфере ГЧП. В декабре в правительство был представлен законопроект о совершенствовании механизмов ГЧП, позволяющий проводить конкурс в электронной форме, а также стимулировать «частную инициативу» посредством компенсации расходов инвестора на предпроектную подготовку. И еще начали делать ежегодный рейтинг, который отражает уровень развития ГЧП в субъектах РФ и учитывается при оценке инвестиционного климата в регионах.

– Еще один новый инструмент привлечения инвестиций – фабрика проектного финансирования. Как она работает?

– Фабрика объединяет в себе несколько инструментов, которые позволяют банкам и инвесторам идти в долгосрочные проекты. Она предлагает государственные гарантии инвесторам по облигациям самой фабрики, на них в бюджете зарезервировано 294 млрд руб. Кроме того, это уникальный способ хеджирования процентных рисков заемщиков и кредиторов, поскольку размер субсидии определяется в зависимости от ключевой ставки и котировок долговых ценных бумаг, т. е. он растет в случае ухудшения рыночной конъюнктуры. По сути, государство берет на себя часть процентного риска на горизонте до 20 лет и часть процентных расходов по инвестпроектам в приоритетных отраслях.

По итогам 2020 г. мы положительно оцениваем результаты работы фабрики. Реализуется уже восемь инвестпроектов на общую сумму 560 млрд руб. На рассмотрении в ВЭБ.РФ находятся еще 13 потенциальных проектов общей стоимостью порядка 1,6 трлн руб. Доля ВЭБ.РФ в финансировании проектов составляет 30%, остальная сумма – это частные инвестиции и долгосрочные кредиты коммерческих банков. В 2020 г. Минэкономразвития совместно с ВЭБ.РФ подготовило ряд предложений по дальнейшему совершенствованию работы механизма фабрики. Мы предлагаем увеличить срок окупаемости проектов до 30 лет (т. е. увеличить предельные сроки проектов на 10 лет. – «Ведомости»), ввести дифференцированный подход к доле участия инвестора в инвестиционном проекте собственными средствами в зависимости от стадии его реализации. Предусматривается также возможность объединения нескольких инвестиционных проектов в один и создание пула проектов.