Владислав Федулов: «В правительстве готовят общие принципы регулирования экосистем»

Замминистра экономического развития Владислав Федулов рассуждает, как контролировать экосистемы и зачем это нужно
Замминистра экономического развития Владислав Федулов/ Максим Стулов / Ведомости

Биологический термин «экосистема» так прочно закрепился в бизнес-словаре, что, кажется, без него ни один IT-гигант или компания финтеха не могут считаться по-настоящему продвинутыми. Стремительное развитие технологий переносит потребности человека в онлайн-плоскость, где на каждое «хочу» есть мгновенное предложение. Пожалуй, это напоминает историю с волшебной лампой и джинном, который может исполнить любое желание хозяина. Однако за это приходится платить.

Заместитель министра экономического развития Владислав Федулов соглашается, что в развитии экосистем, помимо очевидных плюсов, есть свои опасности – риск олигополизации рынка и угроза для безопасности данных пользователей. Есть, по его словам, и политический аспект: сейчас экосистемы фактически могут управлять общественным мнением, создавать повестку и цензурировать любое высказывание.

Какие меры следует принять государству для защиты рынка и потребителей от агрессивного роста отрасли и как ее не перерегулировать – эти вопросы Минэкономразвития обсуждает сейчас на встречах вместе с бизнесом и экспертным сообществом. И, кажется, правительству удалось сформулировать главные критерии, по которым включать компанию в категорию экосистем. На их основе будет строиться новое регулирование – «своего рода экосистемная конституция».

– Экосистема – это монстр, скрывающийся под благозвучным названием, или в них нет ничего страшного?

– Но [ведь это просто] термин, который пришел из биологии. Цифровые экосистемы – это нечто похожее на экосистемы, что есть в природе.

Клиент, который попал в контур экосистемы, окружается услугами, товарами, что позволяет ему комфортно существовать в пределах этого «мира», у него под рукой есть все, что нужно для развития. Цифровые платформы покрывают как основные людские потребности, так и иные сферы деятельности, включая творчество, науку. Фактически экосистемы, которые можно рассматривать как набор определенным образом связанных цифровых платформ, способны закрыть все ступени потребностей человека в пирамиде Маслоу. Пользователи и разработчики сами в режиме здесь и сейчас создают новую цифровую реальность. Более того, [сами] экосистемы, как крупные высокотехнологичные компании, являются одним из значимых потребителей технологий, что, в свою очередь, позитивно отражается на росте рынка инноваций.

– Почему «Сбер» или «Яндекс» – экосистемы, а, например, «Роснефть» – нет?

– Экосистема – это прежде всего сегмент b2c. Хотя крупные игроки сырьевого рынка, кроме поставок ресурсов населению, занимаются массой других видов бизнеса, их все же нельзя причислить к категории экосистем. По одной простой причине: все компании таких игроков, по сути, отдельные бизнесы, они не стремятся максимизировать общий сетевой эффект, а работают каждый на своем рынке.

Тогда как ключевой признак экосистемы – это именно обеспечение сетевого эффекта: максимизация количества потребителей и поставщиков тех или иных услуг, а также готовность к долгосрочным инвестициям и, возможно, потерям ради уникальных технологических решений для клиентов. Экосистеме все равно, в каком отделении кошелька лежат ваши деньги и на что вы их потратите – на такси, доставку, мобильную связь или что-то еще. Главное, чтобы были закрыты конечные потребности клиентов.

– Удалось ли сформулировать и формализовать критерии включения компании в категорию экосистем?

– Мы как раз собирались недавно с бизнесом, где обсуждали этот вопрос. И серия круглых столов в рамках АНО «Цифровая экономика» с предпринимателями и экспертами на тему определения критериев продолжается. Если говорить предварительно, то первый критерий – тесная внутренняя интеграция связанных сервисов, отличных от якорного бизнеса. Например, у «Сбера» основной бизнес – банковский. Но кроме этого институт предоставляет услуги, которые совершенно не связаны с банковским делом. В данном случае основной бизнес выступает скорее в роли сервиса для всех остальных направлений. Он является якорным, инфраструктурным, но не основным по отношению к самой системе.

Владислав Федулов

Родился в 1976 г. в г. Долгопрудном (Московская обл.). Окончил Московский университет потребительской кооперации по специальности «финансы и кредит»
1993
работал на различных должностях в коммерческих компаниях и в государственных органах (до 2006 г.)
2006
заместитель начальника отдела в Министерстве экономического развития и торговли России
2008
начальник инспекции межрегиональных проектов и программ в Счетной палате. Затем руководитель проектов фонда «Центр стратегических разработок – регион». Начальник отдела мониторинга социально-экономического развития субъектов РФ и оценки эффективности деятельности органов государственной власти и органов местного самоуправления департамента государственного управления, регионального развития и местного самоуправления правительства России
2009
заместитель директора департамента информационных технологий и связи правительства России. С 2012 г. – директор департамента
2020
замминистра экономического развития

Второй критерий – постоянные инвестиции в цифровые инновации в различных отраслях. Иными словами, когда одни инновационные сервисы работают в минус ради того, чтобы другие работали в плюс, – и все это для привлечения максимально широкой аудитории. У вас может быть абсолютно убыточная компания, но внутри экосистемы она генерирует сетевой эффект, который нужен для привлечения клиентов. Это один из самых беспокоящих нас аспектов экосистемы, поскольку мы не всегда понимаем, какая из компаний наращивает убыток и каким образом и когда этот минус компенсируется.

Другие признаки экосистемы – множественность сторонних видов экономической деятельности, количество сервисов для потребителей, система лояльности, логистический срез. По сути, основной критерий – это размер «сетевого эффекта». Какие-то количественные метрики мы установим, конечно, но не под каждым критерием будет стоять конкретная цифра.

– Признаки, которые вы перечислили, будут действовать в том числе и для финансовых экосистем? Складывается ощущение, что у ЦБ есть свое мнение о том, что считать экосистемой и как регулировать.

– Все экосистемы стремятся иметь финансовую составляющую. Таким образом, принципы регулирования должны быть одинаковыми. Могут различаться механизмы регулирования, в финансовом секторе будет учитываться своя специфика, но общая система будет единой. Небанковским экосистемам также чаще всего необходим финансовый сервис. «Яндекс», МТС, Ozon, Mail.ru владеют банками, но для них это не профильный бизнес.

Мы разделяем опасения ЦБ, но полагаем, что регулирование все же должно быть мягким. ФАС, например, говорит о саморегулировании. Нельзя качнуть чашу весов таким образом, чтобы связать руки участникам финансового сектора. Любые ограничения стоят денег.

– И все же на рынке экосистем должен быть единый регулятор или вы допускаете возможность отраслевого регулирования?

– Допускаю, что будет рамочный верхнеуровневый закон, который установит общие принципы регулирования, – своего рода экосистемная конституция. ЦБ будет своими нормами регулировать финансовые типы экосистем с учетом банковской специфики. Сам закон, общую рамку, подготовит правительство.

Вполне возможно, что нормы регулирования экосистем будут погружены в пятый антимонопольный пакет. Он еще не принят, технически у нас есть возможность дополнить его новым разделом. ФАС – первое ведомство, где попытались определить сетевой эффект как феномен рынка: положить на бумагу основы регулирования цифровых компаний. Но вопрос, куда погрузить нормы, не главный. Если мы решим, что для регулирования нефинансовых экосистем вполне достаточно норм ФАС с уточнениями, то мы так и поступим. Но я все же склоняюсь к тому, что может потребоваться специальное рамочное законодательство и отдельный законопроект. В ноябре этого года появится план выпуска нормативных актов – дорожная карта. В документе будут ответы на основные вопросы – что и ради чего мы регулируем и куда стремимся. ЦБ планирует запустить регулирование банковских экосистем в 2022–2023 гг. Думаю, мы пойдем в одинаковом с ним ритме.

– ЦБ и банкиры довольно эмоционально спорят по поводу того, каким должно быть регулирование экосистем. По сути, участники рынка опасаются дискриминации относительно нефинансовых типов экосистем из-за планируемых Банком России ограничений. Насколько обоснованно беспокойство банкиров?

– На мой взгляд, лимит ЦБ по границам риска (доля взвешенных по риску иммобилизованных активов, в том числе вложений в экосистему, не должна превышать 30% капитала банка. – «Ведомости») достаточно адекватный. Опасения Центрального банка ведь не в том, что «Сбер» проинвестирует в непрофильный бизнес. Как мне кажется, этот кейс вряд ли можно воспринимать всерьез. Риск скорее в том, что банк не из лидирующего списка, чья устойчивость в целом может вызывать сомнения, решит стать экосистемой и начать ее развивать. Сегодня финансовые цифровые технологии начинают выдавливать традиционные банки в рынок экосистем, однако банки должны аккуратно и точно взвешивать все риски.

Позиция банков, впрочем, тоже в целом понятна: они пытаются на начальной стадии отодвинуть границу регулирования. Цифровой рынок России находится на ранней стадии развития, на этой стадии важно максимально поддержать развитие цифры и инвестиции в цифровое равенство населения и бизнеса. Мы ведем дискуссию о том, каким может быть лимит: чтобы если и двигать границу, то не слишком далеко, но в то же время не ограничивать потенциал роста банковских экосистем.

– Вы сказали, что регулирование должно быть мягким, т. е. будущие изменения в законодательстве, скорее, не про ужесточение условий функционирования экосистем, а про их легализацию в каком-то смысле. Тем не менее видят ли в Минэке риски от развития экосистем, тем более что оно происходит стремительно?

– Как на любом новом, быстрорастущем рынке, конечно, мы видим риски и видим области, в которых надо дополнительно защитить интересы пользователей. Первое – это трудовые отношения внутри крупных экосистем. Самый простой пример – условия договоров между агрегатором и таксистами. Фактически водитель не оформляется в штат, на нем лежит вся ответственность, при этом он платит комиссию за вход на платформу, не говоря о налогах. Правильная ли это модель – вопрос. Мы считаем, что в ряде случаев есть явные дисбалансы.

Второе – это безопасность данных. Нас интересует два аспекта этой проблемы – чтобы массивы информации не утекали и чтобы компании ими не приторговывали. Экосистемы обладают огромным объемом информации, они знают, как с ней работать, им это интересно, и они в состоянии делать неочевидные выводы.

Третье – цензурирование высказываний. Экосистема может блокировать или модерировать любые публикации, по сути, на свое усмотрение. Заблокировать вас в социальной сети и подогнать под это теоретическую основу, своего рода редакционную политику – это две секунды. Экосистемы фактически могут формировать общественное мнение. Вряд ли население заинтересовано в том, чтобы бизнес стал политическим регулятором.

При этом важно понимать, что мы ожидаем значительный позитивный эффект в экономике от развития экосистем. Частично эти эффекты мы уже видим в реальности.

– Один из ключевых характерных рисков экосистем – олигополизация рынков. Ведь это исключительно крупный бизнес, задача которого, по сути, «пылесосить» малые компании из отраслей, которые интересны с точки зрения привлечения новой аудитории. Как можно защитить рынок от олигополизации?

– Если честно, такой риск есть. В любой экосистеме снижены издержки за счет сокращения стоимости транзакций, упрощения бюрократических процедур, предоставления лояльным клиентам скидок. Все это положительно отражается на капитализации и чистой прибыли. Но перспектива получить в конечном счете 5–10 игроков, которые закрывают всю палитру потребностей населения, никого не прельщает, поскольку крупные компании не всегда про дальнейшее развитие и креативные идеи, и здесь я имею в виду не развитие с точки зрения максимизации прибыли.

Однако, во-первых, стоит сказать о сетевом эффекте. Его смысл в том, что чем больше поставщиков работает с экосистемой, тем лучше ей самой. Это значит, что экосистемы стимулируют рост количества поставщиков на связанных рынках. Во-вторых, действительно существует мнение, что МСП сложно попасть в экосистемы, однако с учетом их целей – увеличить количество поставщиков – в последнее время стали появляться бизнес-модели, которые помогают компаниям встать на цифровую полку. В-третьих, что касается количества самих экосистем, то зарубежные практики показывают, что состояние [статус] экосистемы – это то, к чему приходит любой успешный бизнес. В развитых зарубежных странах свои экосистемы строят не только крупнейшие корпорации, но и компании среднего бизнеса. Специфических сдерживающих механизмов пока мы не придумали, и не факт, что они понадобятся – устранять такие перекосы в целом позволяет антимонопольное законодательство.

– Готовите ли вы пакет стимулов для экосистем?

– Мы все-таки связываем экосистемы пока с сектором IT. По всем своим признакам они соответствуют сфере информационных технологий. Первый пакет поддержки отрасли уже работает, второй планируем запустить в ближайшие месяцы. Для начала мы хотим понять, как сработали эти меры, – проанализировать ситуацию в секторе, сделать выводы, что сработало, что нет. Конечно, нам важно создать стимулы, помочь развитию российских экосистем. Так делает государство любой страны.-