Алексей Захаров: «Идей столько, что не хватает рук для их реализации»

Прошлый год стал для российского рынка труда одним из самых серьезных испытаний после пандемии COVID-19. Начало специальной военной операции, уход зарубежных компаний и две волны релокации создали беспрецедентную неопределенность как для работников, так и для работодателей. Но российский рынок труда прошел эти трудности гораздо легче, чем ожидалось в начале 2022 г., уверен президент сервиса по поиску работы и подбору сотрудников SuperJob Алексей Захаров. Мобилизация и релокация практически не отразились на числе сотрудников крупных компаний – в общей сложности они повлияли на 0,5–1% всей численности их сотрудников, рассказал он в интервью «Ведомостям».

– Показатель, на который мы привыкли ориентироваться, малоиллюстративен сам по себе. Проблема в том, что в России нет единого рынка труда. Одно дело – Москва, совершенно другое, например, национальные республики. На Кавказе номинально может быть причислена к безработным чуть ли не половина населения. Но разве это значит, что люди там умирают с голоду и ничего не делают? Нет, они просто находятся вне системы официальной занятости – пасут скот, водят экскурсии и т. д. Или Алтай – вот вам яркий пример. Начинается сезон шишек – все едут собирать шишки. Это для многих один из основных источников заработка. А самый вкусный мед продает местный нотариус. Такая региональная специфика. Вот как в этом случае безработицу алтайскую считать? По тем же принципам, что и в Москве? А у нас для всех регионов единая методология.

Считается, для того чтобы экономика развивалась, реальная безработица должна находиться в районе 5%. Среди этих безработных всегда будет как минимум половина тех, кто работать не хочет в принципе: они будут жить за счет друзей или родителей, сдавать бабушкины квартиры или просто украдут кусок кабеля и продадут его. Другая же половина, т. е. 2,5% от всего трудоспособного населения, будет находиться в активном поиске работы, тем самым обеспечивая работодателю выбор при подборе персонала. Это, конечно, весьма условно. И все же можно сказать, что, например, в Москве, Питере, крупных мегаполисах безработицы у нас нет вообще.

– По большому счету мобилизация для работодателей стала шоком, причем не столько с точки зрения потери кадров, сколько с точки зрения управления. По сути, случился юридический коллапс. Ситуация сильно напомнила пандемию. Когда только начались локдауны, работодателей в один день поставили перед фактом: рабочие дни есть, но они нерабочие; работать нельзя, но зарплаты выплачивать необходимо. И вообще «завтра мы все умрем». Как это все оформить? За что потом накажут? Не понятно. А оформлять все нужно уже сегодня, и никаких разъяснений нет. А если ты что-то не так оформил, значит, трудовые конфликты, суды, трудовая инспекция. И вот полмесяца, пока государство все разъясняло, работодатели стояли на ушах. То же самое с мобилизацией. Ее объявили, но ничего нет: никаких законных актов, никаких регламентов. «Давай мобилизуем?» – «Ну давай». И потом снова в течение двух недель постепенно власти что-то принимают, какие-то пояснения дают. А компании все в замешательстве.

– Да, эксперт SuperJob по трудовому праву с утра до вечера вел вебинары с разъяснениями, с оперативной информацией. Аудитория собиралась по 2000–3000, иногда по 6000 представителей кадровых отделов.

За две недели шок работодателей рассосался, дальше начался шок непосредственно рынка труда. Крупные компании мобилизация затронула не так сильно: в общей сложности она повлияла на 0,5–1% всей численности их сотрудников. При том что для некоторых крупных компаний стандартная текучесть в 30%, а то и 70% в год – норма, это не критично. Типовые позиции – синие воротнички невысокой или средней квалификации – заменили достаточно быстро. Конечно, случались и более сложные ситуации. Например, человек отвечает за эксплуатацию вентиляции в каком-нибудь бизнес-центре – и тут его мобилизуют: завтра в военкомат. Он, разумеется, не успевает ни объяснить, что где протекает, ни даже ключи передать. Что делать? Не понятно.

Если же мы говорим про малый бизнес, то его мобилизация либо не коснулась вообще никак, либо уж коснулась так коснулась. Вот у нас есть маникюрный салон, в нем работают пять девушек, произошла мобилизация или нет – на салон не повлияло. С другой стороны, есть гаражный сервис, где три работника – и все мужчины. Двух из них мобилизовали – все, закончился малый бизнес.

– По тем данным, которые мы получаем от наших клиентов, мы можем судить, что цифра в 300 000, которую озвучивало государство, в принципе, близка к действительности. Призвали ли миллион? Нет. Отправили ли 800 000 повесток? Наверное, да – чтобы воронка была. А дальше у кого-то освобождение, у кого-то дети. В итоге порядка 300 000 и получается.

– С опорой на официальные данные – нет. Любой рост числа предпринимателей, особенно ИП, о котором сейчас говорит государство, – это, как правило, следствие оптимизации платформенной занятости, экономия на налогах. Если они считают, например, самозанятых предпринимателями, то это значит, что у нас сейчас все курьеры «Яндекс.Еды» – предприниматели, все таксисты тоже предприниматели. Достоверных данных нет. Если у нас призвали около 30 000 предпринимателей, то каждый десятый у нас бизнесмен, что ли? Конечно, нет!

– Когда началась СВО, интерес к вакансиям, предлагающим контрактную службу, на SuperJob вырос в 7 раз в феврале – марте, в том числе от женщин. За полгода в целом большая часть людей, которые были готовы пойти на контракт, уже ушли в армию. В целом люди шли отовсюду. Меньше – из Москвы и крупных мегаполисов, больше – из других регионов.

– Можно предположить, что всего из страны уехало порядка 500 000–700 000 человек. Точных данных нет. Люди продолжают уезжать. Но многие и возвращаются. Это не так болезненно – большинство уехавших высококвалифицированных специалистов продолжают работать удаленно на те же российские организации, где они и работали. Удаленка давно стала нормой.

Из «полумиллиона» уехавших порядка 100 000 – специалисты высокой квалификации, «мидлы» и «синьоры». Они были достаточно мобильными и до начала СВО, им гораздо легче находить работу в иностранных компаниях – особенно если это айтишники. Из них порядка 10 000 человек – квалифицированные специалисты, которые могут не вернуться. Они получат где-то хорошее предложение по работе, выйдут замуж за турка или женятся на гречанке, на англичанке, устроят себе нормальную жизнь – они увидят другие возможности. Это тяжелый удар в целом по экономике. Заменить 300 условных таксистов можно за один день, а 10 000 высококвалифицированных инженеров, программистов, физиков, химиков, врачей мы будем замещать 10–20 лет.

– Оттого что иностранные топы уехали обратно в свои страны, не перестала работать «Роснефть», не перестали работать «Мегафон» или «Лента». Вообще, топ-менеджер – это, в моем понимании, человек, который никогда не ищет работу и никогда не искал за последние 20 лет. Это абсолютно штучный товар, и их, очевидно, не хватает гораздо больше, чем программистов. Если топ теряет работу, то либо он занимается собственным – и часто немаленьким – бизнесом, либо у него всегда есть 20–30 предложений, но он сам выбирает. Никакой необходимости работать ради денег у него уже нет. Иностранные топы занимались взаимодействием с определенными иностранными рынками и компаниями. Нет взаимодействия – иностранному топу просто нечего делать.

– На российском рынке труда никогда не было резюме иностранцев. Российское законодательство не позволяет удобно нанимать иностранных специалистов, даже суперквалифицированных, и это тоже почти всегда штучные истории. Например, программисты из Китая или Штатов, даже если захотят, работу на российском рынке труда не будут искать, потому что это практически невозможно. Потому что будут налоги выше. Потому что языковой барьер. Потому что достаточно работы на домашних рынках. Потому что при работе на территории России еще и кучу бумаг придется оформлять. Для особо ценных кадров работодатель, конечно, решит административные вопросы. Но тут речь о кадрах, которых «хантят». Таких единицы. Мы же говорим об открытом массовом рынке.

– По нашим данным, средние зарплаты IT-специалистов в прошлом году только росли – в среднем на 15% по сравнению с 2021 г. Конечно, не исключено, что уменьшились зарплатные предложения начинающим специалистам, так называемым джуниорам. Но это вполне естественно, потому что их стало гораздо больше выходить на рынок после различных коммерческих курсов. Высококвалифицированных специалистов это никак не коснулось.

– Во-первых, он, безусловно, есть, причем не только у нас, но и во всем мире. Во-вторых, на сегодняшний день нет компаний, которые бы не относили себя к IT-сектору. У нас каждая строительная компания, каждая больница и каждый колхоз называют себя IT-компанией. Все ритейлеры утверждают, что они IT-компании. И в общем-то это правда. Поэтому людей нужно все больше и больше. Но здесь не получится решить проблему дефицита просто, например, увеличением количества бюджетных мест в технических вузах. Несколько лет назад официальный мониторинг Рособрнадзора показал, что больше половины школьных учителей математики еле сдают ЕГЭ на 50 баллов. И мониторинг при этом был добровольным. Значит, при принудительном мониторинге 90% школьных учителей математики и до 50 баллов не дотянут. Откуда у нас возьмутся IT-специалисты?

– Хайп есть, и на коммерческих курсах специалистов-джуниоров готовят в огромных количествах. Но проблема в том, что почти ни у кого из этих «джунов» нет ни малейшего шанса стать «мидлом», а тем более «синьором» – отсутствует фундаментальная база. С таблицей умножения проблем обычно не появляется, но квадратные уравнения большинство из них уже не решает, а про продвинутую алгоритмику даже на уровне терминов не слышали никогда.

Нельзя сказать, что «джуны» при этом ничего не делают. Делают. Только проблема в том, что они не создают новых сущностей – самого программного продукта, который и приносит компании деньги. Это всегда делает «синьор». Поэтому сколько бы «синьоров» ни было на рынке, их всех разберут, раздерут на кусочки. И если будет в тысячу раз больше трудоустроенных, их зарплаты при этом едва ли сократятся. На сегодняшний день экономика требует больших преобразований: идей столько, что не хватает рук для их реализации. Поэтому можно говорить, что «синьоров» сейчас в два раза меньше, чем нужно. А можно сказать, что и в 100.

– Наша промышленность очень неоднородна. В России есть старые советские предприятия, где еще стоят трофейные станки, вывезенные из Германии в 1945–1946 гг., и на них продолжают работать люди. А есть современные предприятия – с современным оборудованием, с более высокими требованиями к квалификации людей и с гораздо более высокими зарплатами. Они при этом и по производительности в сотни раз обгоняют старые предприятия. Но какого-то значительного улучшения для последних не наблюдается.

– В этом секторе, вероятнее всего, будет меняться структура занятости. Вместо клиентских менеджеров, которые раньше просто ставили печать, появятся более квалифицированные специалисты, которые будут рассказывать клиентам о продуктах банка: у того же «Сбера» или «Тинькофф» есть много чего, что нужно продавать.

Возможностей для автоматизации в секторе действительно много: люди научились работать с банкоматами, с карточками, с приложениями и с платежами с телефона на телефон, поэтому уходит потребность в кассирах, которые просто выдавали наличные, в операторах колл-центров. Отрасль будет проходить активную реструктуризацию, в ней вырастет потребность в более квалифицированных менеджерах по продажам, консультантах. При этом все основные сокращения в ней, по моему мнению, уже прошли.

– Для абсолютного большинства людей рейтинги вроде топ-10 или топ-20 самых привлекательных работодателей не несут никакой практической пользы. Какая-нибудь доярка в Мордовии, возможно, узнает, что самыми привлекательными стали, например, «Яндекс», «Роснефть» или «В контакте», – но зачем ей это? Для нее привлекательный работодатель – это фермер, который просто платит зарплату. Это, кстати, и не всегда плохо, потому что часто рабочим на строительстве газопровода могут предлагать гораздо меньше, чем предложит фермер.

Конечно, крупные компании всегда ассоциируются с некоторой стабильностью – в этом их привлекательность. Но помимо них есть огромный рынок труда, сотни тысяч действующих юридических лиц. И у работников, как правило, есть большой выбор.

Например, мастер по маникюру может выбрать между двумя салонами: в одном платят 50% от заработка, в другом – 40%, но во втором клиенты побогаче, а значит, и чаевые дают больше. Но в первом, скажем, чай-кофе за счет работодателя. Никакие топ-10 в данном случае роли не играют.

– Государство, в принципе, всегда остается самым привлекательным работодателем на рынке. Это, кстати, характерно не только для России. В тех же США на вакансии на госслужбе всегда желающих будет намного больше, чем на аналогичные вакансии в IT-гигантах. Там Пентагон всегда популярнее, чем Google, даже если предлагает меньше денег за такую же работу. При этом речь идет в том числе и о высококвалифицированных специалистах. Очень немногим «синьорам» хочется впахивать с утра до вечера на частную компанию, если государство предлагает стабильную работу с девяти до шести, полный соцпакет и еще, возможно, различные дополнительные программы вроде летних лагерей для детей. И это везде, во всех странах – государство всегда для основной массы населения является самым привлекательным работодателем. А часто и единственным.

– В первую очередь это, конечно, касается бюджетного сектора, в котором работает порядка 17,5 млн человек из всего трудоспособного населения, которое у нас составляет примерно 75 млн человек. Но и госкомпании действительно остаются и будут оставаться весьма привлекательными для соискателей. Если говорить о функциональных подразделениях вроде тех, которые занимаются непосредственно, например, нефтедобычей, в них предлагаются весьма высокие зарплаты, но там и требуются суперпрофессионалы, которых в действительности крайне мало, это скорее штучная история. Хотя госкомпании также остаются работодателями, обеспечивающими стабильный заработок для десятка тысяч обычных рабочих. Стоит также учитывать, что зачастую, особенно в регионах, доля госсектора в общем фонде оплаты труда значительно превышает долю бизнеса. Например, в каких-нибудь деревнях госсектор – почтовое отделение – является единственным работодателем вообще. То есть в России нет столько бизнесов, чтобы они могли создать то количество рабочих мест, которое создает государство.

– Для начала стоит понимать, что число вакансий, опубликованных на различных ресурсах, в том числе на SuperJob, не отражает реальное число рабочих мест на рынке труда. Одно объявление о поиске главбуха – это одно рабочее место. Одно объявление о поиске продавца в крупную сеть – это может быть и 5000 рабочих мест. И десять. О серьезных сокращениях в бюджетном секторе или крупных госкомпаниях я не слышал, напротив, оба эти направления растут стабильно.

– В целом по рынку мы наблюдаем, что за прошлый год зарплатные предложения работодателей выросли на 11,6%. Конечно, это незначительно ниже инфляции в 11,94% за 2022 г., но стоит опять же учитывать, что зарплаты росли преимущественно у высококвалифицированных специалистов, в то время как специалисты средней и низкой квалификации в лучшем случае не увидели их сокращения.