«В технологической гонке участвуют все, но выиграют немногие»
Руководитель направления анализа и прогнозирования макроэкономических процессов ЦМАКП о новой мировой парадигме
Мир стоит на пороге перемен – происходит слом прежней модели развития и переход к новому глобальному экономическому и политическому порядку. Какой будет новая расстановка сил, каково будет в ней место России, что будет с демографией, производством, денежно-кредитной политикой в ближайшие 10–15 лет? Об этом в интервью «Ведомостям» рассуждает один из главных стратегов в экспертном сообществе, руководитель направления анализа и прогнозирования макроэкономических процессов ЦМАКП Дмитрий Белоусов.
Среди ключевых трендов развития Белоусов выделил изменение технологических лидеров в мире, установление новой парадигмы в сфере финансов за счет внедрения цифровых валют, смещение демографического центра в мире. «Сейчас в мире нет однозначного политического и силового лидера, и договариваться о новых правилах значительно сложнее. Мы видим целую череду конфликтов, и эта ситуация будет продолжаться, пока в мире не установится новый набор правил», – отметил Белоусов. Для России в связи с этим появится ряд новых вызовов, например технологическая гонка, изменение традиционных товаров экспорта, социальные пертурбации, связанные с изменением ядра среднего класса, предбедностью и новой зарплатной политикой. В то же время для страны могут открыться и новые возможности.
«Технологический моноцентризм развитых стран навсегда ушел»
– Важнейшая тенденция – изменение конфигурации мировой экономики. С одной стороны, навсегда ушел технологический моноцентризм группы развитых стран. С другой стороны, навсегда исчезло простое и прежде понятное жесткое разделение труда, где мы понимали, что Штаты – это кредитор, который производит инновации и перерабатывает чужие сбережения в собственные инвестиции в производственный аппарат, производит технологические инновации, Китай – это место, которое потребляет инновации и занимается производством, и у каждого есть свое место в этом мире.
Новая ситуация имеет в себе несколько составляющих. Одна из них – реиндустриализация Штатов, т. е. попытка сформировать в США ядро высоко- и среднетехнологического производства. Вторая составляющая нового миропорядка – технологический рост Китая. В Китае сформировали инновационную систему полного цикла. По публикационной активности китайские ученые догнали американцев. По мощности компьютеров и по многим другим показателям Китай выровнялся или вышел вперед.
Третий момент – это формирование зоны догоняющей индустриализации. Во многом России удается развиваться в условиях СВО за счет того, что появилось предложение технологий, компонентов и оборудования из стран, которые раньше всегда расценивались как их потребители. Например, это и Турция, и новый индустриальный лидер Индия, и Индонезия, Мексика, Египет, Пакистан, Вьетнам.
Также в этих условиях разрушилась единая глобальная система формирования и использования национальных сбережений, которая в 1990–2000-х гг. позволяла финансировать экономический рост почти без инфляции. Их объем уменьшился, потому что демографические тенденции всюду негативны. С другой стороны, буквально все игроки взяли курс на долговое финансирование своего роста – США, Турция, ЕС, Китай. В мире накопился сложный долговой навес. Мы одни с достаточно маленьким суммарным национальным долгом.
В конце концов такой вид конкуренции транслируется в политическую нестабильность. Сейчас в мире нет однозначного политического и силового лидера, и договариваться о новых правилах значительно сложнее. Мы видим целую череду конфликтов, и эта ситуация будет продолжаться, пока в мире не установится новый набор правил. Он включает в себя новую финансовую инфраструктуру, связанную в том числе с цифровыми деньгами.
– Главной в этой ситуации становится технологическая гонка. Потому что она обеспечивает производительность труда, гонку стандартов (без следования которым просто не продать продукцию на рынке), основу современной войны и безопасности. В технологической гонке участвуют буквально все. Но выиграют немногие...
Урбанизация и изменения климата также сильно воздействуют на рынок продовольствия, так как миру нужно больше еды. Это ставит вопрос о том, как будет решена проблема мирового голода и как изменятся продовольственные привычки – что будет едой богатых, а что – едой бедных. У нас здесь есть возможность стать производителями продуктов питания для среднего класса.
Еще одна сторона вопроса – это то, что мы теряем часть традиционной ренты. Неизбежно нам придется подвинуться на традиционных для нас рынках. Энергопереход и общее, очень вероятное замедление мировой экономики обеспечат торможение динамики рынка энергоносителей, что скажется на нашем экспорте. Могут возникнуть проблемы с экспортом металлов, в том числе из-за искусственного интеллекта, который умеет экономить сырье при проектировании и производстве.
Нам нужны новые направления экспорта или нужно научиться жить в ситуации, когда торговый баланс уходит в «околоноля». Это означает, что мы должны заниматься технологическим развитием, трудозамещающими инновациями.
Следующий блок – социальный. Мы смогли победить массовую бедность, но у нас проблема предбедности довольно массовая – части населения денег хватает только на еду и предметы гардероба. Это неотъемлемая черта той модели, которую мы выстроили. У нас низкопроизводительный и низкооплачиваемый труд. Низкооплачиваемый труд дестимулирует работодателей вкладываться в роботизацию и развитие производства – что опять-таки выталкивает нас в низкомаржинальные ниши рынка. Если мы начнем дорого платить рабочим, производящим «Жигули», то это будет стоить как «Рено».
В то же время на фоне СВО произошла революция в зарплатах. После окончания боевых действий рынок труда насытится новыми кадрами – из-за повышения конкуренции рост зарплат замедлится. Мы должны переоснастить производство и обеспечить социальный эффект этого роста – в улучшении условий труда, комфорт в городах. Кроме того, мы, естественно, должны переобучать людей в соответствии с теми задачами, которые стоят, и теми рынками, которые растут.
И последнее – в России сформировалась система разрывов в технологиях, прежде всего между «государственной» наукой и бизнесом, потому что перед СВО бизнес очень мало тратил на НИОКР. Мы – одна из немногих стран, где почти все технологическое развитие по-прежнему финансирует государство. Необходимо наращивать долю инвестиций бизнеса в научно-технологическое развитие. Даже в спокойное время у нас финансирование НИОКР было 70/30 в соотношении государство/бизнес. В Белоруссии это где-то 50/50, в развитых странах – 30/70.
– Штаты, возможно, впадут в легкую рецессию. Момент риска, скорее всего, это II–III квартал, может быть четвертый. Не совсем понятно, что будет с Китаем, – пока мы исходим из консервативного прогноза. Для нас это проблемно, потому что Китай – потребитель наших энергоресурсов и металлов.
США и в ответ Китай наносят кувалдами удары по взаимной торговле. Дальше возникнет понимание того, что труд в США все равно дорогой, завозить дешевых мигрантов [президент США Дональд] Трамп не хочет. В этой ситуации, скорее всего, начнется возврат к идее макрорегионов. Хорошо, если канадские газ и нефть, а также мексиканское производство будут работать на экономику Штатов. Иначе могут возникнуть последствия для американской экономики. Скорее всего, начнется выстраивание под политическим и силовым патронажем таких связок (дальше, видимо, Британия, Австралия, Новая Зеландия и Сингапур войдут в процесс интеграции с США, возможно – Филиппины как источник труда).
Китаю просто через таможенные ставки указывают переводить свои производства во Вьетнам, в Индонезию, хотя социальный контракт там основан на интенсивном росте экономики. Но если пирог у всех расти перестанет, в Китае могут быть проблемы, которые, кажется, Трамп и попытается спровоцировать.
Вопрос: где в этом интересном мире мы? Торговыми блокадами нас вынуждают все «оставить у себя» из соображений безопасности, но мы не хотим принимать инокультурных неквалифицированных мигрантов в большом количестве, а потенциал привлечения квалифицированных этнически русских мигрантов из стран СНГ почти исчерпан.
В таком случае готовы ли мы переносить трудоемкие производства за пределы юрисдикции, хотя бы в зоны, где у нас есть элементы политического союза? В ЕАЭС начинает заходить Китай. Возникнут ли синергии или конфликты, обмен капиталом, конкуренция – вопрос сложный. Источник сюжетов на следующее десятилетие.
«Тренд демографического торможения идет везде»
– Мир, и Россия в том числе, действительно входит в период демографического сжатия. В некоторых странах, например в Японии, число людей в возрасте до 40 лет составляет половину населения. Остальная половина – свыше сорока. К 2043 г. схожая ситуация будет практически повсеместной.
Проблемы с рождаемостью есть в Японии, Южной Корее, Китае, в Европе и у нас тоже. Тренд демографического торможения идет везде. Просто в некоторых регионах не так быстро. Демографический центр перемещается в Юго-Восточную Азию, и особенно в Африку. Там возникает окно развития, когда у них есть возможность войти в мир за счет молодого населения, притока технологий и отсутствия супердоминирования отдельных производителей. Для нас это существенно усложняет конкурентные позиции на рынках промышленной продукции.
Чтобы выйти из сложившейся ситуации и восполнить дефицит работоспособного населения, страны используют различные стратегии (США, например, активно привлекают квалифицированных мигрантов, отличная идея нового кабинета, например, – дать гражданство бурам из ЮАР). Другой сценарий – трудозамещение в том числе и дорогого квалифицированного труда при помощи различных передовых технологий.
– Для России демография – это ключевой вопрос. Весьма вероятен рост рождаемости сразу после СВО, всегда приходящие с фронта люди начинают реализовывать отложенные семейные планы. Но вот что дальше?
С рождаемостью сейчас ситуация сложная.
Здесь по меньшей мере есть три кластера. Первый из них – это сельские территории. Решением для них может стать финансовая помощь, а лучше еще и кусочек земли и хозяйство, инвентарь. Ребенок здесь довольно быстро втянется в производство. За счет этого в семьях возможны три ребенка, может, даже больше при определенных условиях.
Проблема только в том, что у нас страна-то городская. Вторая история – традиционные города. Здесь ключевой вопрос для молодой семьи – наличие квартиры. Если есть, где жить отдельно от родителей, – будет семья. Ребенка заводят под своей крышей над головой. Есть семья – скорее всего, будет первый ребенок. Дальше – сложнее, вступает в дело проблема устойчивости домохозяйства и его перспектив. Второй ребенок будет, если семья имеет надежную перспективу доходов и не обременена долгами. Если мы хотим рождения в крупных городах вторых, третьих детей, мы должны придумать альтернативу ипотечным механизмам, например предложить субсидирование жилищных сертификатов. Это отработано с военными жилищными сертификатами. Понятно, что лучше, чтобы снайпер не зарабатывал деньги на ипотеку известными ему способами на свободном, хоть и теневом, рынке...
Также семья хочет воспроизвести себя в своей или более высокой социальной страте. Поэтому, чтобы представители среднего класса (включая квалифицированных рабочих, бизнесменов, инженеров) шли на рождение вторых детей, мы должны сделать так, чтобы дорожающее образование не становилось блоком для детей из многодетных семей. Оплатить учебу одного ребенка очень уж больших проблем нет. Но оплатить учебу троих – уже крайне тяжело. Целесообразно было бы ввести семейное налогообложение, т. е. возможность единого счета для семьи по НДФЛ.
Ну и, наконец, есть общая нерешаемая проблема крупных городов – мегаполисов. Мы оказываемся в ситуации, когда интернет становится сферой одновременно работы, проживания жизни, ценностей, досуга, зарабатывания и траты денег, человеческого общения и т. д. Все прекрасно, кроме того, что дети не образуются от этого. Тем более что ценность психологической уязвимости у современных людей завышена. И я не могу гарантировать, что сложившаяся ситуация цифрового одиночества временна. И не очень понятно, как тут выходить из ситуации.
«Происходит социальное перемешивание»
– Мы пока до конца не знаем, но мы видим, что в ядре среднего класса происходят изменения. У части старого среднего класса, который не связан с оборонкой, например в науке, в гражданской промышленности, инженерии, образовании, зарплаты росли довольно умеренно.
Одновременно возникает новый средний класс. Он включает часть старого – инженеров, предпринимателей в сфере ВПК, военнослужащих. Также происходит социальное перемешивание, когда человек, уходящий из иркутской деревни на СВО, обретает новый статус в обществе. Кроме того, он получает в несколько раз больше, чем получал. То есть он вырвался из этой деревни в средний класс.
И тут возникает очень интересная тема: закрепятся ли они в новом статусе? Кто-то потратит на текущее потребление, кто-то использует для лечения, помощи родственникам. При этом многие могут уйти в бизнес, получить образование. Это может быть очень сильным драйвером, но в то же время источником социальных проблем, если не справимся.
– У нас почти отсутствует нормальный анализ рынка труда. Мы не очень хорошо понимаем, куда идут работать выпускники (особенно на вторую-третью работу). Спрос на труд и подготовка кадров друг от друга оторваны, при этом технологии среднего и высшего профобразования резко отличаются от реалий производства.
Для преодоления этого, с одной стороны, нужна интеграция государственного предиктивного анализа, макроэкономического, структурного прогноза и прогноза потребностей в кадрах. А с другой стороны, интеграция профессиональной, прежде всего средней (СПО), подготовки и производства.
Дмитрий Белоусов
В 1994 г. окончил экономический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова (специализация – «экономист»), в 1997 г. – аспирантуру Института народнохозяйственного прогнозирования РАН (ИНП РАН, специальность – «экономика и управление народным хозяйством»). Имеет ученую степень кандидата экономических наук (1998 г.).
Профессиональную деятельность начал в 1991 г. в ИНП РАН, позднее стал членом ученого совета ИНП РАН.
В ЦМАКПе работает с 2000 г. Область профессиональных интересов включает долгосрочное прогнозирование и сценирование, государственную экономическую и научно-технологическую политику, вопросы экономического роста. Принимал участие в ряде крупных исследовательских проектов, реализованных ЦМАКПом, руководил проектами по долгосрочному социально-экономическому прогнозированию, научно-технологическому Форсайту по заказу Минэкономразвития России, Минобрнауки России, Евразийской экономической комиссии, Фонда развития интернет-инициатив, РЖД.
В качестве эксперта по вопросам макроэкономики и технологического развития Белоусов входит в состав Научно-экспертного Совета при Совете Безопасности России.
На регулярной основе, в рамках соответствующих экспертных групп, осуществляет экспертно-консультативную поддержку аппарата правительства России, Совета безопасности Российской Федерации, Минэкономразвития России, РЖД.
Кроме того, нужно смягчать денежно-кредитную политику. Если ставка по безрисковым вложениям равна или превышает рентабельность, нет смысла инвестировать. Мы этим тормозим частные инвестиции и развитие облигационного рынка.
Для модернизации производства важно синдицированное кредитование, потому что нужно уметь давать длинные большие кредиты, опираясь на короткие (одно-трехлетние) распределенные сбережения населения. Если бизнес продолжит покупать готовые коробочные решения из-за рубежа, мы проиграем в технологической гонке и США, и Китаю.
«К середине 2030-х мы должны иметь более или менее полный суверенитет»
– Главная проблема в том, что мы выстроили систему, в которой идет развитие за счет государства. Мы делаем открытия, развиваем технологии, создаем образцы за счет бюджетных средств. Но не продвигаемся дальше, в бизнес. Тем самым становясь зависимыми от импорта технологий, оборудования и т. д.
Чтобы разорвать эту зависимость, нужно сшить науку, технологический сектор, госкомпании и технологичный бизнес. Мы должны уметь выявлять спрос и создавать проекты, результаты которых будут потом востребованы в частном бизнесе.
Также стоит проблема самостоятельной подготовки кадров высшей квалификации и современного научного оборудования.
– Вопрос, насколько удастся замкнуть производственные цепочки, чтобы молодые ребята шли учиться на технические специальности, понимая, что их результаты работы будут востребованы, условно говоря, на «АвтоВАЗе». Чтобы хотя бы ключевые элементы были произведены в России, а остальные – под нашим контролем – там, где серийность позволяет войти в нормальную экономику. Первые результаты появятся через несколько лет. К середине 2030-х гг. мы должны иметь более или менее полный суверенитет, включая управляемый перенос производства за границу.
– Мы при текущих параметрах медленно (очень и очень медленно) приближаемся к ориентиру ЦБ по инфляции. К концу года показатель опустится примерно до 7,5–7,8%, в 2026 г. – до 5,5%. Потому что мы 4% все никак не получаем (разве что к концу 2020-х). А вот в диапазон 4,5–5,0%, видимо, через пару лет выйти можем.
Это означает, что ЦБ начнет, вероятно, медленно смягчать политику. С производством явные проблемы, а инфляция все же снижается. Есть и устные интервенции, что по мере разрешения ситуации политика будет смягчаться.
Вопрос в том, что в целом мир входит в эпоху турбулентности, неопределенности правил, торговых и финансовых потоков и цен. Сейчас мы будем иметь скачок мировой инфляции, есть риск его продолжения и в этом году. ЦБ следует повысить таргет по инфляции, что свойственно развивающимся странам, в пределах 7%.
За прошлый год мировая инфляция составила около 6%. В развитых странах это порядка 2,5–3,5%, в развивающихся – около 8%, если считать балансовым методом. Изначально установление таргета по инфляции в России к 4% было привязано к развивающимся странам, когда были ожидания, что Москва должна стать мировым финансовым центром. Поэтому текущий таргет потерял свою актуальность.
«Мы получим очень сильное торможение»
– Побороть инфляцию можно, если не будет мировых шоков. А они будут. Мы за попытки «убить инфляцию любой ценой» через ставку можем заплатить несколькими годами очень медленного роста и отставанием в технологической гонке.
Хорошо, если мы сможем еще раз использовать преимущества отсталости, как в телекоме, например, смогли сразу ставить сети 4G, хотя у нас 2G-то не было толком. Но это очень рискованная стратегия.
Настоящую стабилизацию могло бы дать решение структурных, социальных проблем, но надо пройти через период сложной экономической политики, контролируемой умеренной инфляции.
– Сейчас есть риски, что мы во II–III квартале можем скатиться в техническую рецессию. Ключевая проблема – это торможение инвестиций. Также мы дошли до предела с точки зрения повышения оплаты труда, при этом у населения мощные стимулы не тратить, а сберегать. Кроме того, из-за действий Трампа могут быть серьезные затруднения с экспортом. Сложно сказать, дойдет ли до технической рецессии – в любом случае мы получим очень сильное торможение.
Если возникнут проблемы с торговым балансом, отсюда с курсом, а значит – с инфляцией, возникнут риски дефицита на рынке продовольствия, а повышение тарифов в июле будет воспринято как инфляционный импульс – тогда ставка продолжит расти, что может усугубить ситуацию. Если годовая инфляция перестанет снижаться в III квартале, это может стать поводом для решений ЦБ, которые могут столкнуть экономику в рецессию.
Сейчас ожидаем рост ВВП на конец года порядка 1,2–1,5%.