Даниил Егоров: «Важна взаимность – когда и налоговая открыта, и плательщик честен»

В зале для переговоров, где проходило интервью с руководителем Федеральной налоговой службы Даниилом Егоровым, заметную часть стены занимает фотография Эльбруса – самой высокой горы России. Ее рельеф узнаваем, так как гора имеет две вершины – Западную и Восточную. Это двуглавие, с одной стороны, напоминает герб России, с другой – дает понять, что к любой цели можно прийти разными маршрутами и не всегда короткий – самый простой. Во многом такой подход применим и в системе координат ФНС: высокой налоговой дисциплины можно добиться не только контролем, но еще и повышением лояльности налогоплательщиков.

«Эмоция и отношение общества имеют огромное значение в случае с технологиями и налоговой. И мы последовательно инвестируем в то, чтобы люди более лояльно относились к уплате налогов», – рассуждает Егоров. В результате, считает он, налоги поступают в бюджет с меньшими затратами. Ему хотелось бы создать систему, которая имела бы самые низкие издержки для бизнеса на администрирование по сравнению с другим миром. Также Егоров рассказал «Ведомостям» о сотрудничестве ФНС с маркетплейсами, взаимодействии с налоговыми органами других стран в новой реальности, особенностях администрирования в условиях налоговых изменений и способах обеления рынка аренды квартир.

– Можно попробовать заменить слово «обеление» на термин «учет». Произошла некая эволюция. Раньше мы всегда считали, что налоговая служба, с одной стороны, осуществляет контроль, а с другой – оказывает услуги. Если мы учимся за счет новых технологий правильно подступаться к данным и правильно их укладывать, мы, по сути, делаем сплошной учет, решая, помимо прочего, и задачу по обелению.

По статистике ЦБ, уже 80% расчетов – безналичные. О чем это говорит? О том, что открываются новые возможности с точки зрения учета – благодаря технологиям, которые в нашем цифровом веке развиваются достаточно быстрыми шагами. В результате, выставляя плательщику некий счет на оплату налога, мы предоставляем услугу, а с другой стороны, заменяем контроль на самостоятельный учет. При правильном учете зачастую у нас уже нет необходимости в контроле как таковом: зачем нам за вами что-то контролировать, когда мы сами все посчитали через транзакции, учетные сведения и т. д.?

– Думаю, да, так можно сказать. Единственное, обычно, когда говорят «трансформировалась» – это значит, что убрали со стола одну задачу и положили другую. А мне кажется, это просто некий новый взгляд на фундаментальные явления. И если мы фундаментально правильно строим учет, то задача по обелению выполняется более эффективно.

Мы постоянно смотрим, какие учетные данные еще есть, как их оцифровать, что для этого нужно. И это не обязательно налоговые процессы. Например, можно не мешать процессу улучшения услуг банковской сферы, и, скорее всего, через несколько лет мы увидим, что доля безналичных платежей уже не 80, а 90%. В результате у нас появляется другой фундамент для анализа.

Если бы у нас не было этой архитектуры оцифрованных данных, мы бы не смогли построить историю win-win, когда и услуга оказана – мы сами посчитали и сняли риски, что вы, как налогоплательщики, случайно или нет неправильно посчитаете.

– Учитывая, что сейчас вообще стоит фундаментальный вопрос труда и человека в новой экономике с учетом ИИ, я надеюсь, что издержки на налоговое сопровождение будут снижены. При этом есть достаточно много «но», на которые нам нужно ответить. Есть вещи, которые – пока по крайней мере – мы не научились автоматизировать, например оценку экономической обоснованности расходов. И поэтому профессиональное суждение бухгалтера, заложенное в учетной политике, в оценке тех или иных активов, в распределении во времени и т. д. у нас в Налоговом кодексе присутствует.

В будущем нам нужно будет выбирать между двумя подходами: «просто, быстро, эффективно, но с издержками, относящимися к экономической обоснованности» или «экономическая обоснованность столь важна, что мы оставляем позицию человека в том, чтобы где-то применять некую оценку». Думаю, мы идем в упрощение, которое, скорее всего, будет побеждать сложные конструкции. Но сказать, что развилка уже пройдена, я пока не готов.

– Все проекты важны, если они необходимы для поставленной стратегической задачи. Неважных проектов, я считаю, не существует. В нашей работе так точно. Согласитесь, странно тратить время и ресурсы на неважное? Сложнее ответить, какой проект назвать масштабным. Как оценить этот масштаб?

Есть, например, проект «АвтоУСН». С точки зрения количества пользователей его нельзя назвать масштабным – там 40 000 компаний. И этому есть очень понятное объяснение: выше ставки и т. д. Но при этом он уникален с точки зрения примененных технологий. Я точно знаю, что нигде в мире нет режима, позволяющего онлайн проводить транзакции по счетам и по контрольно-кассовой технике, автоматически их маркировать и представлять плательщику для расчета. Второй проект – это «Единый налоговый счет» (ЕНС), который поменял сам подход к учету и уплате налогов.

– Но зато сегодня мы имеем в 30 раз меньше ошибочных платежей. Я прекрасно помню, когда работал в инспекции и мы с утра до вечера [на связи] с бухгалтерами: «А на это где платежка? А это не тот КБК. А это не тот ОКТМО». Они нам копии высылают по факсу. А мы сидим и ловим эти платежки. Еще раньше платежи ждали по три дня, а потом с налоговой разбирались, пришел платеж или нет, в какой момент, нужно платить пени или нет. Потом раз – вдруг это все исчезло. У нас в стране стало на 22 млн меньше должников, рискующих, например, не выехать за границу. Да, были ошибки, но я все равно уверен, что цель была достигнута. Мы создали фундаментально новую систему учета, которую ни одна страна с нашим объемом плательщиков и транзакций позволить на сегодняшний день не может.

– Если возьмем, например, тот же 2020 год – мы жили в парадигме, что все обмениваемся опытом. Для этого была очень классная площадка – ОЭСР, организация экономического сотрудничества и развития. Мы обменивались опытом в рамках рабочих групп, даже руководили некоторыми рабочими группами, были активными участниками этой площадки. И вдруг в один день все меняется. Это был конец 2022 г. Как ты должен обмениваться информацией в условиях, когда у тебя ограничен доступ к информации? Как ты должен собирать опыт в условиях, когда этим опытом с тобой делиться не хотят, а тебе надо развиваться?

В этом смысле получается, что проблема и вызов одновременно намного шире, чем просто обмен опытом. Мы на всех площадках ведем дискуссию о том, что у каждого государства должен быть план Б по защите своего суверенитета, включая налоговый. И если вдруг вы пользуетесь какой-то монополией по обмену данными, допустите ситуацию, что завтра вы будете отключены – что вы будете делать? В условиях, когда любые международные договоренности о сотрудничестве стали шаткими, мы изо всех сил стараемся помогать нашими технологиями странам, заинтересованным в них, – это вопрос инвестирования в отношения.

Мы активно участвуем в налоговом сотрудничестве – со странами БРИКС, несмотря на внешнее санкционное давление, наблюдаем существенный рост кооперации с дружественными странами. В 2025 г. проведен пилотный обмен запросами бизнеса между налоговыми службами России, Бразилии, Китая и Индии. В 2026 г. стартует совместная программа обучения для сотрудников налоговых служб стран БРИКС – мы формируем базу знаний с актуальными материалами по налоговым системам, ведению бизнеса и каналам коммуникации для иностранных плательщиков в странах БРИКС.

Технологическое взаимодействие – отдельно. Благодаря нашему проекту техсодействия в Киргизии в 2024 г. на 47% выросли поступления по НДС. В Таджикистане в 2025 г. завершен аналогичный проект, и мы продолжим сопровождать эти цифровые решения, анализируя эффективность.

Мы развиваем и внедряем более сложные и более развитые технологии в странах-партнерах, чтобы быть готовыми, когда нужно будет заменять у нас технологии, которые изживут свой век. Например, мне очень понравилась система госзакупок, которую создали в Эмиратах. Я попросил описание, чтобы перенести к нам, потому что мне показалось, что там есть решения, которые мы не применяем, а они достаточно полезны. Еще один пример: мы не внедрили технологию стопроцентного электронного НДС-оборота, в то время как некоторые страны внедрили. За счет этого им удалось развить систему администрирования НДС в другом ключе – они получили полную базу электронных данных. Мы смотрим, как они это сделали. И когда поймем, что наступил момент переходить полностью на электронный НДС-оборот или полный оборот первичных документов, мы воспользуемся их опытом. Наступит время, коллеги помогут нам, и мы будем за это бесконечно благодарны.

«НДС – это наиболее стабильный и прозрачный налог»

– Самое существенное явление в этом смысле – это изменение шкалы НДФЛ, конечно. При этом с точки зрения администрирования там есть две истории.

Первая – расширение прогрессивной шкалы. Нужно было определиться с тем, что делать, если человек получает доход в разных местах и при его объединении ставка будет выше. У нас был достаточно небогатый выбор: либо идти по американской модели «сиди, сам заполняй декларацию», либо взять это на себя, получая данные от всех источников и обсчитывая их. Как вы видите, мы пошли по второму пути. Здесь оказался достаточно полезным опыт, когда мы начали работать с данными между ставками 13 и 15% (введение повышенной ставки в 15% НДФЛ произошло с 2021 г. – «Ведомости»). Мы тогда по большому счету научились и понимаем, как дальше расширять.

История номер два – доведение практически до 6% эффективной ставки на семьи с детьми. Это административно достаточно тяжелая история, потому что нам нужно собрать все источники доходов, объединить семьи в одной учетной системе. Какая квалификация семьи? Что это значит? Какой доход туда включается? Ведь может быть доход не только по НДФЛ, но и доход по упрощенке, доход самозанятого или какой-то другой доход, который нужно добавить, чтобы обсчитать общий доход семьи и определить сумму к обратной выплате. Это сложная и серьезная задача, мы ее вместе с Социальным фондом решаем. Данные готовы, и мы считаем, что они более чем валидны.

Если говорить о другом важном изменении – увеличении порога дохода на УСН до 450 млн руб., введении НДС с оборота в 60 млн руб., а также амнистии по дроблению, то мы плотно работали с бизнесом. Собрали предварительно вопросы от бизнеса с помощью «Опоры России» и ТПП. Также, переживая за то, как налогоплательщики будут сдавать отчетность, мы вместе с «Опорой» предложили мораторий на штрафы за нарушение сроков подачи деклараций. И тут у нас даже было некое удивление: получилось, что искажение в сдаче отчетности затронуло лишь 2,5% налогоплательщиков.

– Большинство, а это 74% налогоплательщиков, выбрали ставку 5%, еще 3% уплачивают налог по ставке 7%. Вместе с тем 15% налогоплательщиков заявили применение ставки 20%.

– Скорее, НДС – это наиболее стабильный и прозрачный налог с точки зрения сбора, так как он не зависит, от финансовых результатов компаний, как налог на прибыль. А финансовые результаты компаний очень колеблются, и мы сразу это видим с точки зрения макропоказателей. НДС же опирается на потребление, которое всегда примерно равномерное.

– Вы знаете, я думаю, что заботиться нужно не о нас, а скорее о плательщиках. В первую очередь о законопослушном бизнесе, которому нужно сохранить адекватную маржинальность и адаптироваться к таким изменениям. Наверняка многие выберут ставку в 5% (ставка не предполагает возможность вычета НДС. – «Ведомости»), по факту это второй УСН. Для ФНС как для администратора тут нет проблем. А для бизнеса – зависит от того, с какой маржинальностью они работают.

Вторая часть вопроса касается бухучета. Такие компании и предприниматели – все на бумажном документообороте, им дорого покупать программы по электронному учету. Поэтому мы не можем предложить им, например автоУСН. Мы попросили правительство дать нам возможность сделать для них бесплатный обмен документами. И может быть, скоро мы сможем предложить какое-то решение.

– Да, увидели. Мы делаем прогноз рисков. Сейчас нам говорят, что после понижения до 10 млн руб. дробления будет больше. Мы видим риски увеличения числа дроблений, но по объему они будут меньше. Сейчас у нас не та история по технологиям в нашем арсенале, что была 10–15–20 лет назад. Дробиться незаметно уже не получится. И что важно, бизнес тоже это понимает. Уже 25 000 компаний, которые ранее пользовались дробленкой, сейчас воспользовались амнистией и обелились.

– В НДС-обороте есть значение налогового разрыва. Что такое налоговый разрыв? Мы взяли все обороты по НДС и посмотрели, где не совпадает декларирование покупателя и продавца. Сейчас у нас налоговые разрывы составляют меньше 1% – в районе 0,55%. Как будто очень мало. Но в абсолютных цифрах это несколько сотен миллиардов рублей. Конечно, мы не можем это игнорировать. Если мы не будем с этим ничего делать, то показатель вырастет. Это бесконечная гонка вооружений, которая, скорее всего, еще долгое время будет присутствовать на карте налоговых битв.

«Бумажный» НДС получил такую характеристику, потому что по бумагам сделка прошла, а деньги не были проведены. Есть ребята, которые эти бумаги генерят, но ответственности никакой не несут. Теперь этот термин рассматривается и в уголовной плоскости.

– В свое время у нас была создана инспекция, которая наблюдает с точки зрения налогового законодательства за госзакупками. Мы подключили ее к данным Казначейства, Финмониторинга и другим базам, чтобы она могла смотреть всю контрактную систему и следить за реализацией нацпроектов. И в рамках этой работы возникло несколько вопросов.

Во-первых, имеют ли расходы полученных государством налогов какое-то значение в целях налогового администрирования или нет? Отвечая на этот вопрос, мы все-таки пришли к выводу: если люди понимают, что их деньги рачительно расходуются, это повышает их налоговую лояльность.

Во-вторых, а чего мы добиваемся контролем? Принцип, с которым я жил на заре своего налогового становления, был такой: мы контролем добираем то, что [налогоплательщики] не заплатили сами. Вполне понятная логика. Но при полноценном фокусировании своего внимания контролирующими органами только на основной функции в отрыве от общих целей, поставленных государством, создается ситуация, при которой все суммы налогов доначислены, уголовные дела возбуждены, активы арестованы, но первоначальной и главной цели не достигнуто. Национальный проект не реализован: не построены школа, больница, детский сад.

Созданный институт оценки – это один из элементов профилактики, позволяющий заранее видеть риски потенциального контрагента, чтобы не допустить нарушения обязательств. Для этого была проведена серьезная подготовительная работа: мы проанализировали миллионы госконтрактов вместе с их результатами. Там, где обязательства не выполнялись, мы искали индикаторы, присущие только недобросовестным компаниям. Потом мы выстроили их в систему и начали создавать профили таких лиц. У нас произошла трансформация подхода – если мы доначислили, это значит, на раннем этапе не поймали эту историю и не отработали. Это не значит, что не нужно доначислять, – мы не можем пропускать нарушения. Но это говорит о необходимости усиления работы по профилактике нарушений и предупреждению рисков.

– Как бы я мечтал ответить вам: «Вы знаете, да, кто прошел наш скоринг, к нему никаких вопросов не будет». Но жизнь разнообразна, а люди очень креативные. Долгое время компании не несли никакой ответственности за участие в схемах с фирмами-однодневками. И это выросло до определенного явления. Потом мы начали реагировать, и у нас появилась возможность анализировать финансово-хозяйственную деятельность. Могу ли я гарантировать, что такое заключение 100% защищает от участия в нелегальных налоговых схемах? Или привести пример хоть одной экономической оценки, которая абсолютно достоверна? Нет.

Если мы превратим эту оценку в индульгенцию, то уже через два-три года все придумают, как это можно обойти. Тут же возникнет вопрос и о расширении отношений, где такой анализ применим. Например, зачем проводить налоговую проверку, если есть скоринг? Мы можем задать себе много неудобных вопросов, но если бы можно было решить эту проблему скорингом, я бы первый это сделал.

«Мы создали сеть агентов своего присутствия, не мешающую никому работать»

– У нас уже есть седьмая межрегиональная инспекция, которая работает с ними. Сейчас мы очень плотно взаимодействуем с маркетплейсами. Причем по большому счету все это началось еще с проекта по самозанятым.

Дальше встанет большой вопрос, как мы к этому явлению относимся. Сегодня есть несколько дискуссионных областей с точки зрения налогов – вопрос рынка труда и маркетплейсов, рынка товаров и маркетплейсов, международной торговли и маркетплейсов. Если хотя бы эти три темы положить на стол, то дальше дискуссии идут очень разнонаправленно, где еще нужно будет искать некий баланс. Я считаю, что нам придется реформировать налоговое законодательство с учетом этих новых явлений – и это касается даже не налогообложения самих маркетплейсов как таковых. У нас меняется модель занятости. Квалификация налогообложения, что является трудом, а что – бизнес-заработком, с моей точки зрения, это устаревший подход. Нам, скорее всего, придется искать какие-то новые основы для расчета, а не задаваться вопросами: «Вы в отпуск ходите? Тогда страховые взносы. А, не ходите? Тогда упрощенка или самозанятый. А вы подчинены правилам рабочего дня или нет?» Явно происходит трансформация, на которую нужно будет отвечать, и простых ответов тут нет. Идет дискуссия: давайте платформы сделаем налоговыми агентами. Пожалуйста. Но что это значит?

– Это просто только на первый взгляд. Агентирование возможно там, где у платформы есть конечная сумма по расчету, но нет гарантий, что платформа – единственный источник дохода. Ведь если платформа – не единственный источник дохода, то, возможно, облагать надо по другим ставкам. Также агентировать возможно только там, где бизнес на УСН выбирает налогообложение по доходам. Но в продажах очень часто выбирают УСН «доходы минус расходы». Интересно, как мы устроим агентирование на площадке, не имея данных о расходе? А есть пример с такси: самозанятые водители платят налог с оборота – есть техническая возможность его удерживать. Собственно, это и водителям удобно, и платформе удобно.

Но вопрос гораздо сложнее. Мы какие налоги на них готовы переложить? У нас в платформах зарегистрировано порядка 700 000 продавцов. Из них малый бизнес – 80%. Если юрлицо платит налог на прибыль, налог на добавленную стоимость с вычетами, зарплату, страховые, вы какой налог на платформу переложите? Это экономически невозможно сделать. Можно, конечно, взять сначала налог со всего оборота, понизить ликвидность предприятия, а потом вычитать налог против того, что уплачено. И агентирование работает, только если не смотреть на издержки.

Но давайте в историю посмотрим, как у нас создавались большие торговые сети. Они создавались без запинки? У нас никаких проблем с ними не было, когда они рождались? Это сейчас они очень комплаентные налогоплательщики, к ним практически нет никаких вопросов, нам понятно их образование доходов, понятно образование скидок и наценок. А когда это все начиналось, это было совсем не так. Сколько споров было на тему того, что это товар на реализацию или не на реализацию, чей доход и как его считать.

Поэтому отрасль имеет свои этапы становления. Но в итоге, если платформы будут работать с точки зрения администрирования, как я его понимаю, на снижение издержек, это будет супервыигрышем. Никто столько не сделал для малого бизнеса, с моей точки зрения, как платформы, несмотря на свою комиссию. Они дали им спрос. Они дали малому бизнесу легкий доступ к покупателям. Такой возможности не было ни у кого никогда. Более того, в них заложен невероятный потенциал, поэтому было бы полезно поддерживать их выход на внешние рынки. И было бы полезно и структуру налогообложения под это собрать.

При этом платформы обладают суперинформацией. Мы увидели огромные плюсы, когда еще работали с самозанятыми и, по сути, создали сеть агентов своего присутствия, не мешающую никому работать.

Кроме того, научились проводить контроль, который работает в режиме общей превенции – предупреждения о риске. Мы пришли к платформам и получили данные о системах связи, структуре товаров при достижении лимита выручки и т. д. Целые наборы данных. Дальше возникает вопрос: как правильно это обслужить? Потому что задача не в том, чтобы запустить контрольную процедуру, а в том, чтобы искоренить само явление. Мы совместно выявляем риски, но нужно держать в голове, что риск не означает нарушение. Дальше мы продумали механизмы, чтобы уведомлять о рисках и дать возможность исправиться, пока все это не дошло до налоговой службы и до всех тяжелых процедур банкротства. Это выглядит более разумной технологией, и она в итоге, с моей точки зрения, будет куда более эффективна, чем всех делать агентами.

– Наверное, можно так сказать. Но это отчасти контролирующая функция. С одной стороны, маркетплейсы – обладатели больших данных о клиенте, они нам отгружают их, мы ранжируем, добавляем свои данные, получается более объемная картинка. Дальше, мы не хотим включать свои сложные инструменты, отдаем им предупреждения. Они, предупреждая, дают возможность клиенту уйти от психологически не самого комфортного общения с налоговой и при этом быстро исправиться. Поэтому наша задача не в том, чтобы запустить маркетплейсы в контрольную процедуру, а в том, чтобы самого явления нарушения не было – чтобы не уходить в последствия налогового контроля, включая самые плохие, прописанные Уголовным кодексом. Маркетплейс в этом тоже должен быть заинтересован: у него остается клиент в виде продавца, который продолжает работать на платформе. Только если одна платформа так будет делать, а другие – нет, у нее появится конкурентное преимущество, а нам нужно обеспечить справедливость.

– По тем критериям, которые мы задали платформам, мы нашли высокие риски у 0,3% «спецрежимников» от 700 000 юрлиц и ИП на платформах.

– И да и нет. Если риск имеет максимальную вероятность реализации – 99%, то там показатели практически минимальны. Если риск близок, например, к 0,5%, то, чтобы его проанализировать, нужно переработать тонны документов.

«Дискуссию про запреты, мне кажется, нужно убирать в сторону»

– Тема шире, с моей точки зрения. Есть маркетплейсы, которые в обиходе называют «доска объявлений», они только предлагают товар или услугу, а дальше расчеты самостоятельно происходят между продавцом и покупателем. И это далеко за пределами работы самозанятых.

Сегодня для платформ, через которые не проходят транзакции, нет идеального решения. Какие варианты есть? Первый – запретить такие платформы. Поверьте мне, если бы они имели возможность себе еще и транзакционный элемент забрать, они с удовольствием бы это сделали. Поэтому дискуссию про запреты, мне кажется, нужно убирать в сторону.

Второй вариант – найти технологию учета. Теоретически это возможно. Давайте представим, что у нас есть возможность обработки больших данных по доходам от разных источников на одного человека. Мы же видим, кто рекламирует свои услуги. И при этом мы видим транзакции от неродственников – уже сейчас это не очень сложно. Это уже похоже на первичную систему учета. В будущем, скорее всего, мы придем и к таким моделям обсчета этих транзакций, несмотря на то что сама по себе платформа полностью не закрывает наши потребности.

При этом нужно понимать, многие все еще получают оплату наличными.

– Появление самозанятости уже помогло частично решить эту проблему – они платят налог 4%. Это удобный налог.

Пока окончательное решение не удалось найти ни в одной стране мира. Но опять же появились платформы по сдаче жилья, которые начали собирать данные. Хоть сам платеж не всегда идет через них – это, по сути, доска объявлений, но по крайней мере уже есть информация о бизнес-активности, которую можно использовать. Решает ли это проблему на 100%? Нет.

Второе решение – налоговые вычеты для арендаторов. И в этом случае мы создадим конфликт продавца и покупателя: если продавец не хочет легальных документов, то покупатель не может заявить вычеты. Опять же это не сработает на 100%, но будет зависеть от объема вычета и потерь для одной и другой стороны. То есть часть арендодателей уйдет в легальность, часть арендаторов получит торговую позицию, чтобы торговаться с продавцом, чтобы ему дешевле было, а часть ухмыльнется и будет работать, как раньше.

– Сегодня мы можем себе позволить обсчитать все транзакции, которые проходят по счетам компаний и учитываются в налоговой отчетности. Дальше мы делим эти транзакции на разные сущности. Понятные сущности, например транзакцию, совпавшую с отчетностью по НДФЛ, откладываем в сторону. Дальше есть транзакции, которые не попали в классическую оплату. Значит ли это, что они все должны быть обложены налогом как зарплата? Точно нет. Мы знаем только, что их нужно исследовать.

Давайте представим, как бы это могло выглядеть. Например, я как юрлицо буду выдавать займы и говорить: «Вот заем на 49 лет, через 49 лет увидимся». Куда это причислять? Мы точно знаем, что там могут быть займы, которые маскируют выплату дохода, но там могут быть и нормальные займы, которые точно присутствуют в отношениях юридических и физических лиц. Поэтому мы говорим, что есть часть транзакций, которые нам нужно исследовать. Есть ли там потенциал для сбора дополнительных налогов? Да, есть. Можно ли сказать, что все эти 3,5 трлн руб. являются сокрытым доходом? Точно нет.

– Автообмен с Эмиратами у нас существует с 2018 г. Сейчас мы наблюдаем за российскими активами – там примерно на 1 трлн руб. Я очень хорошо помню, как начинался этот Common Report Standard, CRS. Там, на самом деле, очень много нюансов. То есть вы себе представляете – я вам передаю данные по физлицам на латинице с именем, фамилией, отчеством, с какими-то названиями реквизитов каких-то банков. Их надо опознать в нашей налоговой системе, идентифицировать, уложить в отчетный период.

Мне нравится, что мы все точнее попадаем в данные, которые приняли, например, от коллег из Эмиратов. И здесь мы очень спокойно, без каких-то ярких проявлений, идем к тому, что все должны декларироваться. У нас есть система, которая потихоньку становится лучше и лучше. То, что ее работа стала заметной, – это тоже индикатор эффективности. Сейчас мы, оттачивая форматы данных, учимся идентифицировать нарушения. Так происходит во всем и с любыми учетными системами. Если в них инвестировать правильно, то они дают все меньше информационного шума.

Крупные игроки понимают, что автообмен будет и дальше, поэтому дают нам достаточно стабильные и понятные данные. Мелкие игроки думают, что «не заметят» или недостаточно сведущи в требованиях законодательства, и они ошибаются. Проверка сведений – это для нас рутинная работа, и тут я никакой проблемы не вижу. Никто не выбирал, например, налогоплательщиков со счетами в Эмиратах, чтобы пристальнее их проверять. Там работают абсолютно стандартные для всех механизмы.

– Я бы заменил термин «отток», так как условные оттоки и притоки существуют всегда. Да, люди выбирают страны резидентства, где устраиваются на работу или где учатся их дети. В этом смысле в перетоке денег я не вижу никакой проблемы до тех пор, пока он легален.

«Лояльность налогоплательщиков – это правда очень серьезная история»

– Есть мода брюзжать на молодежь. Но мы в своих исследованиях видим совсем другое: именно молодые сотрудники показывают самые высокие значения по индексам лояльности и вовлеченности. У них горят глаза, они хотят приносить пользу людям, делать понятнее и удобнее то, чем живет страна, и не боятся переизобретать привычные процессы.

Наша задача – помочь им раскрыть этот потенциал. Найти свое любимое дело среди множества направлений работы в ФНС. Мы научились оценивать знания, навыки, умения – то, что отражает уровень экспертности. В 2025 г. завершили важный этап: разработали инструмент для оценки карьерного потенциала сотрудников и кандидатов.

Теперь нам важно накопить данные, чтобы со временем точно понимать, где человеку будет интереснее и продуктивнее работать, где он принесет наибольшую пользу.

– Чтобы расти профессионально, важно постоянно искать новые знания и смотреть шире. В последнее время это проявилось для меня в знакомстве с новыми научными взглядами. Посещал недавно лекцию антрополога Станислава Дробышевского. Такой подход – изучение не только профильных, но и смежных наук – помогает не только расширять кругозор, но задуматься, какие механизмы адаптации мы перенимаем для роста – в профессии и вне ее.

Отдельная история – это искусственный интеллект. Стремительное развитие и применение открывают принципиально новые горизонты для специалистов любой области, требуя гибкости мышления и постоянного обновления знаний.

– Меня очень развеселила книга «Автостопом по Галактике» – там была история про самый главный вопрос жизни и Вселенной». И на это был ответ...

– Да, 42. Одно дело – говорить, что надо уметь задавать вопросы, а другое дело – столкнуться с тем, что надо уметь задавать вопросы. ИИ имеет большой потенциал. Важно понять, как он создается, какие ресурсы для этого нужны и как будет развиваться, а главное, что мы как пользователи хотим от него получить.

– Я не любитель крылатых фраз. Я могу обозначить смыслы, которые мне кажутся очень важными и которым я хотел бы следовать. Хотелось бы создать систему, которая имела бы самые низкие издержки для бизнеса на администрирование по сравнению с другим миром. Ведь государству от нас нужен, по сути, рубль, который мы ему передаем, чтобы он перешел из точки А в точку Б. Но при этом так система не работает, и поэтому есть огромная нагрузка на то, как доставить этот рубль. Нам нужно нанять бухгалтера, купить учетные системы, передавать первичные документы, содержать налоговую службу, создать систему агентирования у работодателей и много что еще. Обнулить эти издержки нельзя, но можно было бы создать систему, которая была бы максимально эффективная.

По Адаму Смиту есть три составляющих издержек: трата времени, трата денег и трата нервов. Я не просто так это говорю, ведь отношение к нам налогоплательщиков может оказаться краеугольным камнем в том, что касается уплаты налогов. И так называемая лояльность налогоплательщиков – это правда очень серьезная история. Если вы искренне считаете: «Очень хорошо, я заплатил налоги, и я вижу, на что, например, в Москве они идут. Мне это нравится, и за мной не нужно гоняться и пытаться убедить, что надо заплатить налоги». В этом случае издержки вдруг резко понижаются. И если наоборот – вы считаете, что это форма дани и нужно всячески пытаться ее избежать, вы не верите в уплату налогов. Тогда приходится тратить огромное количество ресурсов на то, чтобы обеспечить справедливость, чтоб все заплатили и из вас эту сумму добыть.

Эмоция и отношение общества имеют огромное значение в случае с технологиями и налоговой. И мы последовательно инвестируем в то, чтобы люди более лояльно относились к уплате налогов. А дальше наша задача в том, чтобы сделать это было несложно. Чтобы не приходилось три дня, условно, ехать на оленях для уплаты налогов. На это тоже можно существенно повлиять, снижая издержки этим самым учетом, когда мы сами, по сути, выставляем счет или включаем автоплатеж, как у самозанятых. Это работает, если вы доверяете. Вот это хороший индикатор.

– Доверяют. Потому что проще, понятнее, прозрачнее. Но тут важна взаимность – это когда и налоговая открыта, и плательщик честен. Есть сомневающиеся – это нормально. Работаем над открытостью и удобством, чтобы доверие росло взаимно.