Доминирование юаня в BRICS-союзе не нужно никому, кроме КНР
В предыдущей колонке мы начали рассматривать вопрос о том, смогут ли страны BRICS создать нечто, подобное валютному союзу (http://www.vedomosti.ru/finance/analytics/2011/04/19/21186). Мы отметили, что валютные рынки Китая и Индии вряд ли будут открыты для свободной конвертируемости в "сырьевые" валюты (рубль, реал), потому что они не открыты ещё даже для основных мировых валют – доллара США, евро, йены.
На рынок КНР, например, приходится только 8,3% экспорта из России (более 90% из которого – сырьё), а на российский рынок приходится только 1,9% китайского экспорта. Бразилия и ЮАР также почти ничего кроме сырья не поставляют в КНР и Индию. При этом все вместе Россия, Бразилия и ЮАР составляют в совокупном экспорте Индии около 3,1% (США и ЕС – 31,7%), а в китайском экспорте – 4,2% (США и ЕС – 33,5%), и эти показатели существенно не изменятся в ближайшие годы. Если при изменении ситуации на сырьевых рынках может возникнуть временный дисбаланс в внешнеторговом обороте и стоимости накопленных валютных резервов на счетах стран BRICS, нужно создавать сложный механизм взаимной заинтересованности этих стран в сохранении взаиморасчётов на основе опредделённого "равноправия". Если не привязывать все курсы к доллару или евро со взаимными гарантиями свободной купли-продажи всех пяти "R", то нужно привязываться к чему то ещё. Очевидно, к самой сильной валюте самой большой экономике BRICS – к юаню.
Поэтому именно Китай наиболее активно продвигает идею перехода на расчёты в нацвалютах в последнее время, а в прошлом году даже договорился с Бразилией о взаиморасчетах в юанях и реалах. По структуре экспорта Бразилия сейчас значительно ближе к Индии и Китаю, чем к России. Менее 30% бразильского экспорта приходится на минеральное сырье (у Китая 13%). Чтобы повысить долю юаня и реала (или рэнда) во взаиморасчётах, Китай ещё и дает кредиты в других странах в юанях. Вслед за кредитами приходят и "юаневые" инвестиции в капитал местных компаний (например, горнодобывающих). Естественно, что кредиты и инвестиции будут "связаны" обязательствами покупки оборудования, импорта рабочей силы из того же Китая.
Теоретически эти страны теперь могут получать выгоду, рассчитываясь без помощи доллара. Но эта выгода не обязательно сохранится в течение длительного времени. Ведь привязка валютных резервов компаний (и их экспортной выручки), кредитов и инвестиций к юаню, который не является свободно конвертируемой валютой и именно благодаря этому относительно стабилен (т. е. не укрепляется слишком быстро, не "скачет" во время кризиса), не позволяет странам-экспортёрам сырья проводить выгодную им внешнеторговую и валютно-финасовую политику в соответствии с меняющимися условиями мирового рынка. Чтобы оценить разницу между юанем и другими, менее зарегулированными валютами развивающихся рынков, достаточно сравнить динамику обменных курсов валют КНР и Тайваня: последний укрепляется в последние годы в пять раз быстрее.
Таким образом, при существующей структуре внешней торговли (когда китайцы и индийцы покупают в остальных странах BRICS сырьё и относительно мало туда экспортируют) и взаимных инвестиций (которые и не будут расти, пока как КНР, так и странам-экспортёрам сырья выгоднее вкладывать деньги на финансовых рынках США и ЕС), невозможно создать валютный союз, в котором доллар США (и евро) можно было бы реально заменить иной валютой или механизмом взаиморасчётов из нескольких «равноправных» валют. Тем более, доминирование юаня в таком “BRICS-союзе” не нужно никому, кроме КНР, да и технически невозможно.
Что касается доллара США, то его замена в качестве главной резервной валюты мира – вопрос скорее способности и готовности США отказаться от данного бремени, а для стран – держателей долларовых резервов – возможности найти замену доллару. Долговые проблемы еврозоны пока демонстрируют, что такой возможности у этих стран нет. Но это уже – тема отдельного материала.
Автор - управляющий директор Arbat Capital.