Вице-президент Сбербанка Базаров: "Если кому-то нужен мост до Луны, пусть он за него и платит"

Когда люди начинают волноваться по поводу проблем, которые их не затрагивают, тогда и наступает кризис, считает топ-менеджер госбанка
Член правления Сбербанка Александр Базаров/ Д.Абрамов/ Ведомости

Ситуация на мировых биржах позволяет России продать 7,6% акций Сбербанка (57,58% крупнейшего банка Центральной и Восточной Европы контролирует российский Центробанк, остальное — free float; согласно программе приватизации до 2017 г. доля ЦБ должна быть снижена до 50%). Банковские аналитики ждут сделки уже в сентябре. В начале этой недели объединенная команда Сбербанка и "Тройки диалог" провела в Лондоне конференцию для инвесторов «Скрытые преимущества российского рынка из первых уст». В интервью «Ведомостям» член правления и вице-президент Сбербанка Александр Базаров рассказал, что на рынке сейчас много сигналов для эмитентов - «как в пользу того, чтобы быть предельно осторожным, так и в пользу того, что все будет хорошо».

- Аналитики пишут, что конъюнктура благоприятствует продаже бумаг Сбербанка. Вы сами это видите? Вы же были организаторами размещения десятилетних бондов РЖД весной, и вам удалось убедить инвесторов купить такие длинные российские бумаги.

- Я не могу сейчас комментировать планы приватизации Сбербанка, это решение акционера. Что же касается конъюнктуры рынка для размещений, в целом хочу сказать, что ни при каком сценарии нельзя быть пессимистом. Китайская пословица гласит: «Не страшно оказаться в кризисе, страшно из него не выбраться». Правда, вместо кризиса в этой пословице употребляется другое слово, но концепция понятна: важно упасть, но быстро подняться. Мы с этой точки зрения фундаментальные оптимисты, в том числе в отношении России.

- Скажите тогда, почему SPO банка планируется провести на иностранных площадках?

- Это знак того, что рынки капитала сегодня находятся на Западе, а размещения надо проводить там, где сконцентрированы рынки капитала. Мы знаем, что сегодня это так. Но это не обязательно будет так через пять или десять лет. Например, я считаю, что создание Международного финансового центра (МФЦ) в России – абсолютно правильная задача. Единственное, что при построении этого центра должны быть расставлены правильные акценты: чтобы создать МФЦ в России, конечно, нужна хорошо функционирующая биржа, центральный депозитарий, развитые рынки капитала. Но даже при условии разрешения этих задач МФЦ не удастся построить, пока визу в Россию надо получать два-три месяца. Никогда в России не будет международного финансового центра, если людям, которые приезжают сюда, не будет комфортно.

- Но пока что все эмитенты размещаются за рубежом — российские компании дистанцируются от России, становятся иностранными, идут за услугами за границу. И вы сами идете туда, хотя вы же трендсеттер, на вас будут смотреть как на пример.

- Давайте будем говорить не «иностранными», а «международными». Я считаю, жизнь на российском рынке есть. Но мы же не факиры. России как государству постсоветскому сколько лет? Всего двадцать.

- С утверждением, что ситуация на рынках капитала скорее благоприятная, вы согласны?

- Я думаю, что ситуацию все видят и оценивают примерно одинаково. Сейчас много сигналов как в пользу того, чтобы быть предельно осторожным, так и в пользу того, что все будет хорошо. Например, к осторожности склоняет замедление темпов роста в Китае, в Европе, проблемы с евро. Благоприятный момент: так или иначе, будет продолжаться количественное смягчение, будут печататься деньги. Эти деньги однозначно найдут свое применение. Кроме того, в мире существуют огромные неудовлетворенные потребности, которые являются источником прогресса в принципе. Вот эти потребности на сегодняшний день гигантские. Если мы говорим о России, то только триллион долларов нужно инвестировать в инфраструктуру. Наконец, замечу, что переключение с «плохо» на «хорошо» бывает очень быстрым. Инвесторы вообще достаточно быстро реагируют на изменения ситуации, поэтому мы сейчас с вами можем считать, что все будет плохо, но давайте вспомним 2008-2009 гг. — рынок восстанавливался стремительными темпами. Правда, на мой взгляд, в этот раз, скорее всего, будет по-другому — медленное падение и медленное восстановление. Но фундаментально я уверен, что есть хорошие проекты, мы не говорим: «Стоп-машина, мы больше никого не кредитуем». Мы внимательно смотрим на качество проектов, но все равно кредитуем.

- То есть по вашим клиентам снижения активности не видно?

- Конечно. И сделки продолжаются. Сейчас мы консультируем несколько наших клиентов, которые покупают крупные бизнесы как в России, так и за рубежом. Мы их финансируем.

- Это непубличные сделки? Может быть, активность ушла с публичных рынков?

- Да. Сильно упрощая, скажу, самое главное, что сейчас ушло с рынка – уверенность. Потому что рынок – это только про доверие, про уверенность. Вот это то, чего сейчас нет. Вспомним вопрос про стакан, который либо наполовину пуст, либо полон. Сегодня в мире по разным причинам идет тренд на увеличение числа людей, которые считают, что стакан наполовину пуст. Это объясняется только психологией. У меня есть следующий аргумент: никакого экономического кризиса нет. Если вы посмотрите на то, что делается в экономике, то в любое другое время эту ситуацию воспринимали бы как сверхуспешную. Вот темпы роста 8% в год — это высокий рост или низкий? Конечно, высокий! Так что же мы беспокоимся о том, что в Китае темпы прироста замедлились до 8%?! Может быть, вместо того, чтобы беспокоиться о замедлении темпов роста в Китае лучше думать о том, как ускорить развитие в своей стране? И волноваться о том, что зависит от вас? Я в Давосе ехал в такси. Меня таксист спросил: «А что вы думаете по поводу Греции? Будет ли там дефолт?» Я ему отвечаю: «А как вас это затрагивает? У вас там родственники живут? Если нет, о чем вы беспокоитесь? Ведь вы таксист и живете в Швейцарии!».

Когда люди начинают волноваться по поводу проблем, которые их не затрагивают, тогда и наступает кризис. Я тоже могу придумать 150 проблем, которые меня могут волновать. Люди во всем мире сейчас как раз волнуются о том, что их волновать не должно. Нет никакого экономического кризиса. Мы просто не успеваем за изменениями, потому что любой выпускник технического вуза понимает, что половина из того, что он выучил за пять лет, уже неактуальна. Конечно, это у него вызывает стресс. Просто мы не успеваем за структурными изменениями. Вы знаете, я чувствую себя психотерапевтом. Страхи – источник кризиса, а не объективная реальность.

- Сделка по слиянию инвестбанковского бизнеса Сбербанка и «Тройки диалог» была закрыта почти восемь месяцев назад. Интеграция компаний близка к завершению?

- Процесс продолжается. Мы хотим полностью интегрировать подразделения «Тройки» и Сбербанка, деятельность которых связана с обслуживанием крупнейших корпоративных клиентов, в создаваемый корпоративно-инвестиционный блок (CIB). Для начала мы определили пул наших клиентов. Следующим шагом является разработка единого бизнес-плана и стратегии, общих KPI, выстраивание единой инфраструктуры. Сейчас мы как раз находимся на этой стадии.

- На какую категорию клиентов теперь рассчитываете?

- Сегодня мы говорим о том, что с одной стороны есть рынок коммерческого банковского кредитования в России, с другой – глобальные рынки капитала, которые, конечно, намного больше. Наша задача заключается в том, чтобы соединить возможности двух рынков и предлагать их клиентам, среди которых крупнейшие российские и зарубежные корпораты и финансовые учреждения, федеральные органы. Это самые крупные, самые прогрессивные клиенты. Они требуют полного набора инструментов. Они работают во многих юрисдикциях. «Лукойл», к примеру, сегодня не российская компания, это международная компания, оперирующая в десятках стран, но штаб-квартира, которой находится в России. Говорить сегодня с «Лукойлом» только про Россию — это сразу очень резко сужать продуктовую линейку, мы хотим делать бизнес с «Лукойлом» во всех странах, где он работает. Тезис очень простой — в России многое изменилось за последние несколько лет, наши клиенты стали международными компаниями, мы идем за ними и тоже становимся международным банком.

- Точки отсечения по величине клиентов есть?

- Расчеты простые. Компания, которая может привлечь кредит на $100 млн и на такую же сумму выпустить евробонды, должна иметь EBITDA около $60 млн и выручку — $500 млн.

- Все-таки в качестве организаторов привлечения финансирования на внешних рынках компании видят глобальные банки...

- Как показывают последние события, многие банки, имеющие многолетнюю историю, регулярно оказываются фигурантами громких скандалов. Это не всегда та история, на которую можно ориентироваться. Конечно, надо признать, что экспертиза у глобальных банков в некоторых аспектах лучше, так как она более широкая. Сбербанк не является сегодня глобальным банком, он не работает на всех континентах, и у него нет экспертизы по рынкам на всех континентах. На данном этапе мы собираемся конкурировать с глобальными банками там, где у нас есть экспертиза. Главным образом она сосредоточена в России и вокруг России. Если эмитент хочет выходить на международные рынки капитала, правильно привлекать в число организаторов сделки один-два глобальных банка и один-два российских в зависимости от объема и структуры сделки. Российский банк всегда придает клиенту уверенность в том, что его интересы понятны организаторам, это своеобразный залог успешного размещения. Мы обслуживаем более 1 млн корпоративных клиентов, мы никогда не будем размещать ничего, в чем мы не уверенны.

Если вы посмотрите на 20 крупнейших банков мира по капитализации, Сбербанк — единственный представитель России. Там есть китайские банки, испанский, японский, американские, канадские, австралийские и британские. И обязательно должен быть российский. Тем более посмотрите, насколько упала капитализация большинства западных банков за последние десять лет — в разы. При этом Сбербанк является второй компанией в мире по росту капитализации после компании Apple.

- По данным Dealogic, вы стали лидером среди иностранных банков и даже ВТБ обошли по консультированию сделок M&A (слияния и поглощения) и ECM (привлечение капитала) с участием российских компаний. А вот на рынке DCM (кредитование) вы вторые после ВТБ. Почему проигрываете?

- Да, ВТБ — сильный конкурент. Я большую часть его команды знаю, так как вместе работали в Deutsche Bank. У ВТБ отстроенная инфраструктура, он уже давно является международной группой, присутствует во многих странах мира, он раньше нас начал. Но если вы в теннис играете, то там чем хуже противник, с которым ты играешь, тем хуже ты играешь сам. Наоборот, чем лучше твой противник, тем быстрее ты растешь.

- Другие инвестбанкиры рассказывают, что главное преимущество Сбербанка — дешевое фондирование. Дескать, часто вы приходите на последнем этапе сделки и предлагаете клиенту свое кредитование, а за это просите поставить вас в список организаторов, консультантов.

- Это не так, и это не та модель, к которой мы стремимся. Мы не стремимся получать очки за ту работу, которую не сделали. Является ли конкурентным преимуществом баланс? Конечно, является. Но это все равно, что сказать: «Ну, конечно, ей хорошо, она красивая. Вот попробовала бы она стать фотомоделью, если была бы уродиной». Бессмысленная постановка вопроса. Здесь то же самое. Можно ли использовать нам это конкурентное преимущество? Глупо его не использовать. Только логика должна быть совсем другой. Инвестбанки приходят к клиенту и говорят: «Почему бы тебе не купить вот это, мы советуем». Это консультирование. Мы же подкрепляем эту логику тем, что мы не просто пришли, посоветовали, заработали свою комиссию, а дальше - хоть трава не расти. Нет, мы настолько верим в эту ситуацию, что готовы кредитовать.

- Просто такая ситуация не позволяет другим консультантам конкурировать с вами: у вас дешевое фондирование, у вас лучший доступ к средствам населения, ликвидности ЦБ, депозитам Минфина.

- Когда я сижу в два часа ночи и работаю, я себя монополистом не ощущаю. А если серьезно, доступ к инструментам рефинансирования есть у всех игроков. А что касается клиентов, то, например, во времена кризиса куда все идут за деньгами? В Сбербанк, поскольку никто другой не может или не хочет давать деньги.

- Кстати, вы выиграли или проиграли от того, что в 2008 и 2011 гг. к вам пришли все заемщики, которые не смогли пролонгировать кредиты в иностранных банках из-за проблем в Европе?

- Можно привести конкретные показатели. По итогам 2010 г. у нас была рекордная прибыль за всю историю Сбербанка – 180 млрд руб., а по итогам 2011 г. – уже более 300 млрд руб. Наша задача как банка, который является системообразующим, состоит в том, чтобы не отказать никому, но при этом не поставить под риск наших вкладчиков. Потому что деньги, которые мы кредитуем, – это не наши деньги.

- А если неокупаемый проект имеет государственную значимость, вы разве можете отказать?

- Это хороший вопрос, но я бы сказал так: чей это приоритет, тот пусть за него и платит. Если кому-то нужен мост до Луны, то пусть он за него и платит. Я не знаю, кому он нужен. У нас нет клиентов, которые готовы за это платить.

- Но сейчас многие говорят, что кредитные ставки настолько высоки, что даже хорошие инвестпроекты нельзя фондировать. И это зависит не от компаний, это зависит от рынка, от нехватки ликвидности.

- И это, к сожалению, правда. Если инфляция около 5% и ставка в 10%, то, естественно, ни один инфраструктурный проект не выдержит такой экономики, это невозможная нагрузка. Поэтому, собственно говоря, одна из проблем России сегодня заключается в том, что источника долгосрочного дешевого финансирования нет.

- Банкиры, в том числе Герман Греф, предлагали решить проблему нехватки ликвидности так: ЦБ должен увеличить кредитование банков через свои механизмы предоставления ликвидности — репо и прочие, поскольку другой канал ликвидности, через валютные интервенции, закрылся. Но ведь это и может привести к высокой инфляции, о которой вы говорите?

- Во-первых, я всегда согласен с тем, что предлагает Герман Греф (смеется). Во-вторых, возвращаясь к вопросу о ставках, — здесь нет очевидного решения. Если бы такое решение существовало, его бы давно нашли. Я не верю во всемирный заговор, считаю, что во всех центральных банках работают высокопрофессиональные люди, которые очень хорошо понимают последствия каждого шага. Им доступно больше информации по макроэкономической ситуации, чем нам.