То, что останется дальше

Генеральный директор Национального ESG-альянса Андрей Шаронов провел подиумное интервью с председателем попечительского совета школы-пансиона «Летово», основателем «М.Видео», председателем совета директоров «М.Видео-Эльдорадо» Александром Тынкованом.

Андрей Шаронов: Я прошу начать с вопроса, какова природа благотворительности. Что тебя толкает на то, чтобы делиться своими заработанными деньгами, своим временем, своими эмоциями с широким кругом людей, организаций, с природой?

Александр Тынкован: Благотворительность, вообще добрые дела свойственны людям. Любой человек очень это любит, и ему нравится это делать. Но не все могут найти форму, не все могут найти идею, и это очень часто людей останавливает.

Сам я пришел в благотворительность через бизнес. Все помнят и знают наш слоган – «М.видео». Нам не все равно». Это началось с того, что мы фокусировались на клиентах. Нам было не все равно, как мы к ним относимся, какой сервис предлагаем. Но мы очень быстро поняли, что неравнодушие не может быть секторальным. К клиентам мы неравнодушны – а к сотрудникам? Нам все равно, что у них происходит, какие условия труда, как вообще они себя чувствуют? И нам все равно, что происходит в окружающем мире? Мы поняли, что всегда занимались благотворительностью неосознанной. Потом поняли, что это важнейшая часть нашего бренда, нашего подхода к бизнесу. Мы начали делать это, может быть, более ответственно и более продуктивно.

А. Ш.: То есть ты начал с клиентов, а затем расширил сферу охвата?

А. Т.: Все приходят своими путями, я пришел таким. Я понял, что это очень важно: нельзя в одном месте делать что-то правильно, а в другом – неправильно. У нас получился широкий охват: и благотворительная программа, и свой фонд. А самое главное (я это всегда упоминаю) – мы были одной из первых компаний, начавшей использовать ESG-принципы. Мы осознали, насколько большой урон приносит розничная торговля. Каждая покупка упаковывается. Мы первые, кто перешел на бумажные пакеты, ввел за них плату, потому что это всегда уменьшает потребление, и т. п. Это только один из примеров.

А. Ш.: Ты сказал, что благотворительность свойственна каждому человеку. Есть мнение, что благотворительностью люди начинают заниматься в некотором смысле из-за комплекса вины по отношению к обществу. Кто-то заработал деньги, кто-то не поделился, у кого-то детские комплексы и т. д. Было ли у тебя такое чувство? Или этого не было и ты пришел в благотворительность напрямую, из-за других мотивов?

А. Т.: У меня такого чувства не было. Я бы сказал другое – что бытие определяет сознание, и это касается компаний тоже. Если компания только развивается, у нее не складывается бизнес-модель, она не может найти способ, как ей вырваться на рынок, очень трудно ожидать от ее акционеров широкого и активного меценатства. Но когда компания становится успешной, люди в ней понимают, что они уже ответственные, что они уже большие. Они уже отвечают более широко не только за свой бизнес, не только за своих акционеров и стейкхолдеров, но и за общество.

Мне близка позиция Павла Николаевича Третьякова, сказавшего, что ему бог дал заработать и он заработал это «от общества». Он поставил целью вернуть большую часть обществу, и мы знаем, что он сделал.

А. Ш.: Мы плавно подошли к предмету твоей благотворительности. Я уже упомянул, что у тебя много проектов. Но я бы хотел, чтобы мы поговорили о трех очень больших и заметных. Первое – это поддержка Третьяковской галереи. Я знаю: ты дарил картины, пытался тайно это делать. Я знаю: ты поучаствовал в проекте, открывшемся в конце января этого года, – это восстановление дома, в котором родились Павел и Сергей Третьяковы. Второй проект неожиданный – это поддержка Всемирного фонда дикой природы. Небольшой уголок, мини-заповедник в Московской области. Наконец, очень важный, в том числе для меня лично интересный, проект школы «Летово». Давай начнем с Третьякова: как ты к этому пришел, что тобой двигает, что ты чувствуешь?

А. Т.: Начну немножко с другого. Я действительно долго думал, как правильно подойти к благотворительности, к меценатству. На самом деле это очень непростой вопрос, не менее сложный, чем строить компанию или делать бизнес. Я смотрел, что делают другие, и понял, что благотворительность бывает трех видов. Первый – это GR-благотворительность. Когда есть крупные компании, у них есть какие-то государственные задачи или еще что-то, к ним обращаются, они помогают. Это крупные проекты, иногда по-другому, возможно, они сделаны быть не могут.

Второй вариант – это такой «фонд имени меня», без всякой негативной коннотации. Третьяков сделал, по сути, «фонд имени его» – хотя изначально, конечно, Третьяковская галерея не называлась его именем. Это очень хорошо. Крупные проекты таким образом и зарождаются: огромные инвестиции основатель делает именно в то, что вдолгую будет ассоциироваться с его именем. И третий вариант, к которому я пришел, – это такая партнерская благотворительность, когда ты находишь проекты, а еще внутри проектов команды, которым ты просто начинаешь помогать и позволяешь быстрее развиваться.

Я стал искать проекты, которые были бы интересны по трем основным критериям. Очень важно, чтобы проект был уже состоявшийся и был уже достаточно профинансирован. Второй момент – это проект вдолгую, который сможет что-то поменять и перейти в следующее поколение. И чтобы внутри этого проекта была сильная профессиональная команда. Потому что иногда прекрасная идея может разбиться, если нет команды, которая это сможет реализовать.

Я начну, наверное, с конца, с Фонда дикой природы, я помогаю ему больше 20 лет, это первое, что во мне откликнулось. Дело в том, что благотворительность – она всегда дисбалансирована. Потому что основные доноры, несомненно, – это дети, здоровье и все, что с этим связано...

А. Ш.: Получатели ты имеешь в виду?

А. Т.: Получатели. Это очень правильно – кого, как не детей, надо поддерживать и защищать? Но туда смотрит основная масса меценатов и благотворителей. У нас есть фонд «Красивые дети в красивом мире». Детские программы – у кого есть дефекты, мы делаем челюстно-лицевые операции прямо при рождении. А вторая такая же часть – это поддержка природы. И мы всегда предлагаем благотворителям выбирать, куда они хотят направить свои пожертвования. Ответ очевиден: больше 80% – дети. Но когда дети будут вылечены и получат хорошее образование, они должны жить в красивом мире. Поэтому у нас фонд состоит из двух частей.

А. Ш.: Скажи два слова про этот проект, про 60 га в Московской области, где ты организовал заповедник.

А. Т.: Это не заповедник, Андрей, это парк, участок лесного фонда, взятый в долгосрочную аренду. Это были уже нарезанные коттеджные поселки. Но у нас в Подмосковье все меньше и меньше остается лесов, а они очень важны для качества жизни. Тогда был какой-то кризис, что ли, и я увидел, что участки продаются достаточно недорого. И 60 га леса мы получили. Все это оформлено на некоммерческий фонд, который не получает прибыль. И, самое важное, мы оформили и получили лесоустроительные проекты, подразумевающие полное отсутствие строений на этих участках. Мы зафиксировали лес и занимаемся лесовосстановительными работами. У нас есть партнерство, научные руководители – это факультет биологии МГУ, и одно небольшое строение там все-таки есть – школа юннатов.

А. Ш.: Туда есть доступ обычным гражданам? В рекреационных целях?

А. Т.: Мы не делаем рекламы, потому что это лес, он не предполагает массового туризма. Но там очень много дач кругом, поселков, люди это место знают, они приходят, доступ открыт. Все лето по закону пожароопасный период, поэтому без костров, но прогулки, природа – все доступно.

А. Ш.: Хорошо. Александр, давай двинемся к Третьякову. Как ты пришел к нему и что тебе хочется делать в связи с этим наследием?

А. Т.: Ты там выразился, что я тайно помогал. Нет, не тайно, просто не афишируя.

А. Ш.: Я просто увидел в прессе, что Тынкован тайно пожертвовал картину Третьяковской галерее.

А. Т.: Да, это было написано. Пришел я из-за одного из факторов: я увидел, какое стало качество продукта, когда в Третьяковку пришла новая команда. Я потребитель, мне это очень понравилось. А потом я познакомился с командой и увидел, насколько они качественно подходят ко всем вопросам. Это очень сильная институция, это точно вдолгую, на все поколения. И команда, которая очень профессионально занимается и фандрайзингом, и самими проектами. Первым проектом у нас как раз была покупка этой картины, просто попробовали. Это несложно было, это мы сделали. Потом у нас был большой проект с моим товарищем Владимиром Некрасовым – картины Гелия Коржева. Это был просто потерянный пласт – очень известный позднесоветский художник. Он, конечно, был обязан быть в Третьяковской галерее, но по разным причинам его картины разъехались по всей стране, очень много –в Америку. Владимир собрал очень большой костяк этих картин, плюс мы еще докупали в Америке.

А. Ш.: Тебе кто-то подсказал это имя? Или просто тебе сначала понравились картины и потом ты решил двигать их на родину?

А. Т.: Владимир Некрасов – известный московский коллекционер. Это он все собрал, он для меня открыл этого художника. Конечно, мне понравились картины. Особенно тронуло, как он изображал войну: это война без прикрас. Это покалеченные солдаты, потерявшие друзей, т. е. та война, которая на самом деле и была. И я подумал, что очень важно, чтобы это было. И сейчас там есть целый зал Гелия Коржева, это один из очень важных для меня залов.

Следующий этап – дом-музей Павла Третьякова. Третьяковка очень правильно делает: они выпускают каталог задач для потенциальных меценатов – как меню. Я до этого не знал, что у братьев Третьяковых, которые создали Третьяковскую галерею – бренд, который знают во всем мире, – нет дома-музея. Я понял, что этот проект должен состояться. Потому что отдать дань уважения нашим соотечественникам очень важно. И тоже очень важно сохранение здания, усадьбы XVIII в. в Замоскворечье. Я очень расстраиваюсь, когда мы теряем здания в Москве, у нас их так мало, и мы их утрачиваем, это очень обидно. В Европе целые города как музеи стоят. А так как это здание принадлежит Третьяковке, это тоже все перейдет через поколения, это навсегда – частное владение такой гарантии не даст. Я с огромным удовольствием делал этот проект, и все было очень профессионально построено. Благотворительность – это всегда вызов, потому что она как внеклассное чтение: хочешь – читай, не хочешь – не читай. А здесь были организованы правильные митинги в нужное время, была очень хорошая отчетность. Были привлечены очень профессиональные люди, в том числе дизайн-бюро, делавшее всю концепцию, и кто делал внутренний контент, организовывал. Было просто приятно работать.

А. Ш.: Давай поговорим о «Летово», потом вернемся к чувствам и мыслям. Ты сказал, что стараешься работать с проектами, которые себя уже зарекомендовали, у которых есть история. Но «Летово» – абсолютный стартап. Команда там была замечательная, но начинался он с нуля в чистом поле. Тем не менее ты пошел в этот проект.

А. Т.: Когда я присоединился к проекту, он, конечно же, состоялся: уже были построены все корпуса, был первый набор. Я знал, что было профинансировано, что за этим стоит Вадим Мошкович, который способен этот проект поддерживать, и что он очень вовлечен. Опять чуть вернусь к Третьяковым: я думал, что купцы получили наследство, у них было много денег и свободное время. Начали картины собирать, и типа пошло. Но это совсем не так. Их отец – купец третьей гильдии, крупными промышленниками стали именно братья, они очень сильные предприниматели, визионеры, в своем сегменте они были № 1. И крупные люди – они крупные во всем. Когда они начали заниматься коллекционированием, они построили галерею и сделали это так же профессионально. Так что, когда крупный предприниматель берется, есть уверенность, что он может профессионально подойти и построить успешный благотворительный проект. Для меня вообще благотворительные проекты очень схожи с бизнес-проектами. Там на самом деле внутренняя динамика та же самая. Найти команду, мотивировать ее, поставить ей правильные цели, правильно к этим целям идти. Второй критерий – «вдолгую». Я именно для этого пришел. Потому что Вадим Мошкович это запустил, но мы должны сделать школу шире и дольше, чем Вадим Мошкович.

А. Ш.: Это замечательный проект, в прошлом году состоялся первый выпуск, школа заняла 2-е место в мире по результатам поступления выпускников в самые-самые престижные университеты мира. Это, конечно, признание. Кстати, психологи говорят, что чаще всего стремление людей браться за очень долгоиграющие проекты отражает осознанное или подсознательное стремление к бессмертию. Тебе когда-то такие мысли в голову приходили?

А. Т.: Это, наверное, больше относится к проектам, которые «имени меня». У меня больше другая мотивация. В нашей стране есть одна проблема, мы сами ее прекрасно знаем. Больше 100 лет у нас постоянно все меняется. Это мотивирует найти что-то долгосрочное. Операционная благотворительность все равно присутствует, она есть, она достаточно большая. Где-то поддержать, где-то помочь. Это нужно делать сейчас. Но обязательно делать то, что останется дальше.

А. Ш.: Какой интересный взгляд на эту тему! Все-таки я хотел еще один вопрос задать про «Летово». Мотивировало ли тебя дополнительно то, что этот проект направлен на детей наиболее талантливых, на формирование, если хотите, национальной элиты? Насколько я понимаю Вадима Мошковича, он думает, как дети, которые обучатся в ведущих университетах мира, вернутся в Россию, все-таки будут работать в нашей стране. Важно ли для тебя это?

А. Т.: Да, меня действительно мотивирует эта идея. Вадим сам получил очень хорошее, качественное образование и считает, что это ему сильно помогло. Когда у нас были все эти перемены, доступ к такому образованию для мотивированных детей был очень сложен. Однако всегда подчеркивается, что «Летово» – это для мотивированных и талантливых детей. Потому что просто талантливые дети бывают не мотивированы по разным причинам. «Летово» – не совсем то место, что им нужно. И идея Вадима была дать талантливым детям шанс получить качественное образование мирового уровня. Я тоже считаю, что при всех сильных сторонах, при всех способностях шанс очень важен. Мы в школе стараемся не использовать слово «элита», это «люди с активной позицией». Очень успешное поступление, в том числе в западные вузы, было сюрпризом, в том числе для Вадима. Но важно, чтобы эти дети пришли в наше общество и стали его делать лучше. Вот они учатся за границей, есть контракт, стипендия им выплачивается безвозвратно, если они приходят в российские компании. Но любые формальные ограничения вторичны. Первично – чтобы они поняли, что в России можно делать большие успешные проекты. Что, раз им помогли и дали шанс, они тоже могут дать точно такой же шанс другим поколениям. Они должны видеть хорошие примеры, это мотивация, она не менее важна, чем подписанные с ними документы.

А. Ш.: Я часто общаюсь с мэрами, с губернаторами, которые, безусловно, озабочены тем, что молодежь уезжает из их регионов. Позиции разные. Одни говорят: «Помогите мне удержать людей, чтобы они никуда не уезжали, я теряю молодежь». Другие (их меньше, но их позиция мне больше нравится) говорят: «Помогите мне их вернуть». Не надо их удерживать, важно, чтобы они обучились тому, что есть не только в стране, но и в мире. И сделать так, чтобы они вернулись или хотя бы время от времени возвращались, чтобы эта часть мира была им по-прежнему интересна. Они бы чувствовали и влечение к ней, и ответственность по отношению к ней.

Вопрос, наверное, завершающий. Есть такое понятие «локус контроля». Это то, что заставляет человека следовать правилам. Либо внешний локус, когда я следую правилам, потому что боюсь какой-то реакции извне, наказания и т. д. И внутренний локус, когда я делаю так, потому что я считаю это правильным. И есть менее популярное понятие «локус оценки». Для меня важна внешняя оценка – я выпрыгну из штанов, чтобы сказали, что я молодец, и т. д. и т. д. И есть внутренняя оценка. Меня гораздо меньше интересует, что скажут обо мне, о моей деятельности. Важно, что я об этом думаю, как я себя оцениваю. В этом смысле мы видим разные модели поведения у меценатов, у благотворителей. Что ты думаешь, что ты чувствуешь в этом смысле, насколько для тебя важна внутренняя или внешняя оценка?

А. Т.: Я считаю, что наиболее правильный первый подход. Когда люди делают дела и хотят оценки, они будут делать больше, это по определению. Когда у тебя есть стимул стать благотворителем года. Сделать большой проект, который будет успешен. Это очень правильный тип, и я поддерживаю таких людей, потому что они зачастую приносят в дело новый масштаб. Но сам я полностью отношусь ко второму типу. Я все это делаю по своим внутренним убеждениям. Меня мотивирует правильность и логичность процесса. Мы тут говорим про Вадима Мошковича, про Владимира Некрасова, который собирал Коржева. Эти люди живут этим, они этим горят. Моя помощь финансовая, это, естественно, более просто: ты нажимаешь одну кнопочку в телефоне – и все. Да, я помогал организационно, но они это делают более глубоко. Я как раз нахожу такие проекты, становлюсь партнером. Мне кажется, у меня получается.

Сейчас мне хочется поделиться. Призвать других, дать модель. Потому что у людей есть внутренний порыв, но они не всегда знают, что делать. И если мой внутренний порыв вдохновит кого-то сделать похожее, я считаю, что взял на себя тоже что-то важное, поэтому стал про это говорить.

А. Ш.: Спасибо, Александр. Мы приближаемся к завершению нашей сессии. У меня вопрос к залу: кто-то хочет задать вопрос?

Андрей Яковлев: Меня зовут Андрей Яковлев, председатель московской коллегии адвокатов «Яковлев и партнеры». Я наблюдаю за благотворительной деятельностью, особенно в сфере образования. Потому что, как справедливо заметил Александр, дать шанс – это сделать очень многое на фоне полной недофинансированности сельских поселений и полной финансовой импотенции этих образований. Я думаю, многим известно, что на селе живет 15 млн «лишнего» населения. Александр, как вы видите роль благотворителей в том, чтобы дать шансы сельской молодежи на доступ к современным технологиям, овладение современными профессиями? Потому что экономическая политика страны в этом плане мне непонятна. Каковы перспективы благотворительности в сфере поддержания научно-технического образования сельской молодежи?

А. Т.: «Летово» показало очень хороший пример, опыт и технологии «Летово» очень хорошо проработаны. Рассматривается вопрос, чтобы их начать тиражировать в регионах. Государство готово взять модели «Летово» и развивать их за свой счет, идет разговор про 100 школ. Если речь о том, чтобы меценаты помогали в целом, я считаю, что они это не потянут. Потому что страна большая, огромная, и, несомненно, образование – это государственная задача. Государство реализует ее, исходя из текущих возможностей и той системы, которая построена. Но сделать технологию, передать ее бесплатно государству, чтобы государство могло дальше подобрать и развернуть эту систему, – это вполне по силам.

По материалам XVIII ежегодной конференции «Благотворительность в России: наследие для будущих поколений», проведенной газетой «Ведомости» 11 февраля 2022 г. в Москве