Александр Пейн: «Мне нравится снимать старомодные фильмы»

Режиссер о том, не страшно ли снимать в главной роли Джорджа Клуни, чем хороши Гавайи и почему ему нравится делать старомодное кино
EPA/ ИТАР-ТАСС

В Лос-Анджелесе 15 января будут вручать «Золотые глобусы», несколько дней спустя объявят номинантов на «Оскар». В числе главных героев обеих премий в этом году – Александр Пэйн, 50-летний режиссер, чьи предыдущие ленты «О Шмидте» и «На обочине» принесли ему славу одного из самых тонких и оригинальных авторов американского кино. Его новый фильм «Потомки» – трагикомедия об обитателях вечно солнечных Гавайев. Главный герой, землевладелец, переживающий кризис среднего возраста, узнает о неверности жены и вместе с двумя дочерьми пытается найти ее любовника. Можно не сомневаться, за эту роль Джордж Клуни получит как минимум очередную «оскаровскую» номинацию – а может быть, и сам приз. В российский прокат «Потомки» выйдут 26 января. Накануне премьеры обозреватель «Пятницы» побеседовал с режиссером.

– Вы – любимчик фестивалей и премий, вот и сейчас финальной точкой «Потомков» могут оказаться «Оскары»…

– Я никогда специально не охотился за призами. Но ездить с фестиваля на фестиваль – любимое дело. Сама атмосфера, например, в Теллурайде совершенно потрясающая – и я стараюсь бывать там ежегодно, вне зависимости от того, есть у меня новая картина или нет. В Торонто тоже было чудесно… Лондон, потом Турин: везде я наслаждаюсь. Парадокс с публикой на фестивалях в том, что она настроена очень критично и при этом щедра на эмоции!

– Но все эти места для вас привычны, а вот насколько необычным оказалось путешествие на Гавайи, с которого начались «Потомки» – редкий фильм, все действие которого разворачивается в этом земном раю?

– Мне всегда нравилось на Гавайях. Но не потому, что это рай! Это интересная, сложная, неоднозначная социальная система, которую туристы могут увидеть лишь мимоходом, со стороны. Снять на Гавайях фильм – будто получить гавайский паспорт, проникнуть в самое сердце уникального социума и исследовать его.

– Однако сюжет вашей картины универсален.

– Да, это правда. История мужчины, жена которого оказывается при смерти, а он неожиданно узнает, что у нее был любовник, могла бы разворачиваться где и когда угодно. Он не может подать на развод и тогда решает справиться с желанием убить любовника оригинальным способом – пригласить попрощаться с женой… Но этот же сюжет становится особенно интересным, когда его участники – не простые смертные, а наследники гавайской аристократии. Население этих островов – удивительные люди! Я был счастлив украсть из первоисточника, книги Кауи Харт Хеммингз, чудесную фразу для закадрового комментария: «На Гавайях даже миллионеры выглядят как бомжи или каскадеры». И это чистая правда: самые серьезные сделки заключаются в шезлонге, на пляже с видом на океан, при этом коммерсанты – в разноцветных рубашках и с коктейлями в руках. Мы провели семь съемочных недель на Ниихау и три недели на Кауаи... Это мой любимый остров. Критики хвалят меня за ощущение расслабленной меланхолии, которым будто дышит экран: но этим ощущением пронизан гавайский воздух, я его не выдумывал.

– Не этому ли воздуху вы обязаны внезапно прорезавшейся лирической нотой, столь непохожей на ваши предыдущие, весьма едкие фильмы? Ведь «Потомки» по сути – кино о любви.

– Я не хотел бы загонять себя в какие-то рамки. Как любой человек, я противоречив и пытаюсь по возможности извлечь преимущества из моих противоречий.

– Вы клялись, что никогда не будете снимать детей и животных, – и вот сделали фильм, одна из главных героинь которого маленькая девочка!

– Я уменьшил ее роль в сравнении с книгой. Это уже кое-что. Взаимоотношения героя с младшей дочерью интересовали меня меньше всего. Не сочтите меня циником! Просто работать с детьми очень неудобно, ведь по американским законам им нельзя трудиться больше восьми часов в сутки. Много так не наснимаешь. (Смеется.)

– Трудно было обеспечить финансирование для такого нетривиального проекта?

– Сначала я написал сценарий. Потом договорился с Джорджем Клуни, что он сыграет главную роль. Остальное было несложным. На его имя продюсеры реагируют моментально.

– Вы впервые работали с Клуни. Как, удивил он вас?

– Я слышал о нем много хорошего, так что не особо удивился. Поработать с ним хотел давным-давно. Он чуть не согласился сыграть в картине «На обочине», но не главную роль, и я как-то сам отказался от идеи. А потом мне пришло в голову задать вопрос автору книги «Потомки», Кауи, кого она видит в главной роли. Она тут же ответила: «Конечно, Клуни!» Сказано – сделано. В июле я начал писать сценарий, в сентябре позвонил Клуни, в марте мы приступили к съемкам. При первой же встрече Джордж заявил, что не намерен на мне наживаться – он и «Тринадцатью друзьями Оушена» недурно зарабатывает. Работу в фильмах вроде «Потомков» он считает своим профессиональным долгом, своей ответственностью. А моя стратегия на протяжении долгих лет – снимать картины как можно дешевле, чтобы не прогореть и продолжать снимать дальше! Так что наши интересы и взгляды на искусство совпали.

– А вы вообще не боялись снимать Клуни?

– Чего мне бояться – говорю же, он милейший человек!

– Нет, в другом смысле: что публика увидит на экране не вашего героя, а самого Клуни.

– Никогда не считал это проблемой. Как вы думаете, слава и красота Марчелло Мастроянни и Жанны Моро могли помешать им сыграть лучшие роли в «Ночи» Антониони? Полагаю, нет. Каждый из нас – кусок мяса, пора избавиться от иллюзий. А Клуни, поверьте мне, не ставит себя выше любого другого человека на земле. Его человечность – самое ценное его качество, в сравнении с другими голливудскими звездами, похожими на комки амбиций. Мастроянни был таким же! Он смеялся, он плакал, он выпивал, он был естественным. И Джордж таков – невероятно красив, но полон самоиронии, не напыщен, не влюблен в себя.

– Едва ли не впервые Клуни играет роль человека в возрасте.

– А вы задумайтесь, что камера делает с актерами! Сколько раз, встречаясь со звездой на интервью или сталкиваясь на улице, вы говорили себе: «Не так уж хорошо он выглядит, как казалось. Он и морщинистый, и коротышка». Кинематограф умеет врать: красавцев делает уродами, уродов – красавцами, правду – ложью, а ложь – правдой. Это серьезная задача – снять фильм и не наврать! Я старался ее решить.

– Вы ощущали какое-то давление со стороны профессионального цеха после успеха картины «На обочине»? Пауза между ней и «Потомками» вышла довольно длинной.

– Давление? Давление я испытал, когда разводился. В сравнении с этим кинобизнес – фигня. Я не ходил годами, наморщив лоб: «Что бы мне снять такого гениального после успеха предыдущей картины?» Я просто жил, занимался другими делами и ждал, когда найду достойную тему для новой картины. А потом нашел! И вот он – фильм. Я не люблю открывать рот до тех пор, пока не будет что сказать.

– Ну, тут можно было вовсе молчать – пейзажи говорят сами за себя.

– Возможно, это прозвучит претенциозно, но я стараюсь быть хоть чуточку документалистом даже, когда снимаю игровой фильм. Меня интересует место, в котором разворачивается действие. Для меня это никогда не декорация, напротив, это важная часть происходящего. Даже когда я делал шестиминутную короткометражку для альманаха «Париж, я люблю тебя», за шесть минут худо-бедно, но показал 14-й округ Парижа! И горжусь собой. Я уважаю режиссеров, для которых не существует «второго плана». И сам стараюсь быть таким. На Гавайях от пейзажа никуда не спрячешься: он огромен и подавляюще прекрасен, а человек на его фоне совсем теряется. Но, парадоксальным образом, именно поэтому начинаешь ощущать себя частью природы. Ведь мой фильм, как и книга, о том, что каждый из нас – лишь звено в общей цепи.

– Или турист? Ведь все ваши персонажи – немного туристы.

– Не туристы ли мы в этой жизни, а наша жизнь – не краткое ли путешествие на планету Земля?.. (Смеется.)

– А если подумать об этом всерьез? Вы не ощущаете себя вечным туристом, снимая каждый новый фильм в непривычной для себя местности?

– Да, любой фильм для меня – ковер-самолет, который доставит меня в не только в невиданное место, но и в мир незнакомых для меня эмоций. И как зрителя, и как режиссера кинематограф меня привлекает именно по этой причине. Жизнь мы проживаем лишь однажды, но кино дает нам альтернативу, хотя бы на два часа! Сам я считаю себя американцем, мои родители были американцами, но в моих венах течет греческая кровь – и не повод ли это почувствовать себя немного туристом в стране, где я живу? Это полезно для режиссера – нигде не быть своим, везде быть немного чужаком, немного наблюдателем. Но вообще этот вопрос – сложный, я лучше возьму тайм-аут. Недаром Владимир Набоков отвечал на вопросы только в письменной форме, чтобы успеть хорошенько обдумать ответ.

– Где бы вы ни путешествовали, в конечном счете, все ваши картины – очень американские. В ваших глазах это комплимент?

– Безусловно! Американцы со своим Голливудом наделали столько шума в мировом прокате, что забыли о том, что такое американское кино! Каждая голливудская лента больше похожа на мультфильм – ведь так ее проще будет продать в любой стране мира. Лично я люблю национальный кинематограф и стою за то, чтобы итальянский фильм был похож на итальянский, греческий – на греческий, а американский – на американский! За что же мы еще любим кинематограф, как не за возможность увидеть свое отражение? Я ратую за то, чтобы даже самые универсальные фильмы принадлежали той или иной конкретной культуре.

– А что, по-вашему, в «Потомках» американского?

– Возможно, показанная там среда, тип поведения героев или то, как черты их характеров оттенены диалогами. Все мои фильмы отчасти комедии, а комедии, как принято считать, всегда базируются на национальной специфике, и потому их труднее показывать за рубежом. Но не забывайте про Марио Моничелли! Его комедии смотрели по всей вселенной, а вовсе не только в Италии. Хотя его картины специфичны именно для Италии. Я хочу следовать его примеру.

– Вас обвиняют в приверженности кинематографу былых лет, в ретроградстве.

– Мне нравится снимать старомодные фильмы. Я застрял где-то в 1970-х. Важнейшие вещи закладываются в возрасте тинейджера: музыкальные вкусы, лучшие друзья… Да и вкусы в кинематографе тоже. Мы с Клуни ровесники, оба росли в 1970-х. Лично я ходил в кинотеатр дважды в неделю как минимум. И для меня кинематограф – «Новый Голливуд» тех лет, серьезные фильмы для взрослых. Я стал режиссером, чтобы снимать подобное кино. Чем и занимаюсь по сей день.

– Трудно сегодня приходится в Штатах режиссеру независимого кино?

– Я не жалуюсь. Я не одинок. У меня есть возможность снимать фильмы, у моих коллег тоже. Мало, хочется больше… но повода ныть нет. Да и американское телевидение сейчас переживает свои лучшие годы. Давайте лучше этому порадуемся.

– И все-таки в ваших фильмах ощущается тоска по былым прекрасным временам, которые уже не вернешь.

– Возвращение к невинности – то, о чем я снимаю абсолютно все мои фильмы! О желании вернуться назад к Адаму и Еве, в Эдемский сад. Как говорил Бунюэль, «я не хочу рассуждать о темах моих фильмов, но напомню вам, что мы живем не в лучшем из миров». Я подписываюсь.