Меир Шалев: Я хотел не учить, а рассказывать истории

Меир Шалев – один из главных израильских писателей. Славу принесла ему первая же книга – «Русский роман», семейная сага о переселенцах с территорий Российской империи, которые приехали в Палестину и стали участниками создания государства Израиль. Шалева называют израильским «магическим реалистом». На прошлой неделе писатель побывал в Москве, где с ним и встретился корреспондент «Пятницы». Чтобы поговорить о сочетании правды и вымысла в его творчестве и о том, что значит быть писателем маленькой страны.

– Когда американский писатель пишет книгу про историю США, это заведомо интересно 300 миллионам читателей. А как автору из маленькой страны сделать так, чтобы истории про его страну были интересны за ее пределами?

– Во-первых, я пишу не про историю страны, а про историю семьи, об отце, о матери, о братьях и сестрах, о детях. О людях, а не об истории. Что же касается вашего вопроса, то мне кажется, что литература маленьких стран и регионов – это самая универсальная литература. Ее темы на самом деле касаются всех.

– То есть для вас «Русский роман» – это не про историю Израиля, а только про историю вашей семьи?

– Если вы собираетесь учить историю Израиля по «Русскому роману» и другим моим книгам, то вы провалите экзамен. Я писал эту книгу в первую очередь про семью. Часть ее жизни приходится на важное для страны время, собственно на момент рождения самой страны, но это не исторический роман, скорее сага, большой семейный портрет. Основной причиной, по которой я стал писателем, было мое желание рассказывать истории. Я не хотел учить, не хотел навязывать кому-то свою мораль.

– А что для вас идеал семейной саги?

– Я прочитал довольно много романов, где история одной семьи рассказывается на протяжении нескольких поколений. Подобные сюжеты есть в греческой мифологии и в Библии. Вот настоящие семейные саги! Возьмите сюжет об Аврааме, Исааке и Иакове. Вы можете сказать, что это рассказ о начале истории Израиля, и это будет правдой. Но, с другой стороны, это история человека, женившегося на властной женщине, которая заставляла его делать то, что он делать не хотел. Это если кратко пересказать перипетии отношений Авраама и Сарры. А потом их внук взял себе в жены двух сестер, и этот сложный брак раздирала страшная ревность.

– В ваших романах много автобиографических моментов? Для вас это фикшн или нон-фикшн?

– Скажем, «Русский роман» – это выдумка с элементами документального повествования. Как в театре – в основе лежит выдумка, но сцена настоящая, актеры живые, реквизит можно потрогать. В «Русском романе» я описываю времена Второй алии, когда пионеры из Восточной Европы прибывали в Палестину. Все это реальные факты. Но сюжет книги является вымыслом. Фикшн и нон-фикшн, реальность и вымысел переплетены. На самом деле противопоставление фантазии и правды надумано. Они не враги друг другу. Они могут играть друг с другом в игры. Если вы пришли в суд и судья требует от вас сказать правду – это одна ситуация. Но если вы рассказываете историю, то у вас есть право что-то сочинить.

– Авторская лицензия на вымысел?

– Да, можно ее так назвать. Если вы ни разу не соврете, то, возможно, читатель останется разочарованным. Правда и выдумка представляются мне двумя соседками, которые постоянно приходят друг к другу. Вот вы же можете прийти к вашему соседу и спросить у него хлеба или сахара. Вот так же и они обращаются друг к другу в тяжелую минуту на страницах моих книг.

– Вы начали писать довольно поздно, почему вообще вы решили этим заняться?

– Да, мой первый роман опубликовали, когда мне было уже сорок. Обычно писатели начинают раньше, лет в двадцать. Перед тем как стать писателем, я был водителем скорой помощи в Иерусалиме, работал для израильского телевидения, вел ток-шоу. И так до тех пор, пока не решил поменять свою жизнь. В этот момент я подумал о карьере писателя. Это не было моей детской мечтой, я всегда думал, что, когда вырасту, стану окулистом. В районе сорока понял, что окулистом мне уже не стать. И тогда я начал писать книгу. Больше всего на меня как на писателя повлияли истории, которые я в детстве слушал от своих дедушек. Они были блестящими рассказчиками. Мои предки по матери из деревни, а по отцу – из города. С одной стороны – крестьяне, с другой – интеллектуалы, учителя. Одни мне рассказывали сказки, другие – про греческую мифологию, про русскую и американскую литературу, про Библию.

– Неужели опыт водителя скорой вам так и не пригодился?

– Не думаю, что когда-нибудь напишу об этом книгу. У меня были интересные впечатления. Возможно, что кто-то из людей, которых я встречал во время той работы, стал второстепенным персонажем в одной из моих книг. Но все же не думаю, что тот период жизни оказал на меня какое-то сильное влияние.

– Что значит быть писателем в Израиле?

– Это зависит от того, по какую сторону границы вы находитесь. Если в Израиле, то это то же самое, что быть писателем в любой другой стране. Но если вы пересекли границу и оказались, скажем, в Западной Европе, то вот тут уже начинаются отличия. Никто не спрашивает вас о ваших книгах – всех интересует только политика.

– Израильские писатели – это дружное сообщество? Или у вас каждый за себя?

– Мы существуем сами по себе, но при этом хорошо друг к другу относимся. Два поколения назад было по-другому. Все писатели собирались в одном кафе, выпивали, спорили, крутили романы с одними и теми же женщинами (правда, не одновременно). Сейчас я ничего не слышал о таких писателях. Я в хороших отношениях со многими израильскими авторами, мы периодически встречаемся, нам есть о чем поговорить, но это нерегулярное общение.

– Считается, что из-за политических проблем израильским писателям не светит Нобелевская премия по литературе.

– Я думаю, что у нас все-таки есть шансы получить Нобелевскую премию. В конце концов, однажды это уже произошло – Шмуэль Йосеф Агнон в 1966 году. Знаете, многие израильские писатели очень сильно погружены в политику. Они постоянно заявляют о своих взглядах как в Израиле, так и за его пределами. У меня есть колонка в газете «Едиот Ахронот», где я пишу в том числе и о политике. Но не всегда – иногда о цветах в моем саду, иногда об образовании, иногда о религии. Меня часто спрашивают о политических предпочтениях: они у меня конечно же есть, но я стараюсь о них не распространяться.

У нас еще с библейских времен есть традиция почитания пророков, а пророки, люди высокой чести, морали и веры, постоянно высказывались на политические темы. И сейчас многим людям писатели кажутся новыми пророками. По-моему, это совершенно неправильно. То, что мы умеем складывать фразы в предложения, еще не делает нас лучше и умнее других. И уж тем более не делает политическими или моральными авторитетами. Но что же вы меня не спросили о хобби? Я обожаю отвечать на этот вопрос. Я выращиваю дикие цветы и гоняю по пустыне на джипе.