Интервью - Владимир Кузнецов, директор Школы региональных и международных исследований ДВФУ

Первого губернатора Приморского края, демократа Владимира Кузнецова, можно назвать романтиком. Он искренне верил, что если с Владивостока снять военные запреты и сделать город открытым, то весь регион заживет новой жизнью. Столица Приморья — приграничный город и станет зарабатывать за счет экспорта, надеялся Кузнецов. Он увлеченно занимался региональной дипломатией, открывал во Владивостоке представительства разных стран. Открыть Владивосток Кузнецову удалось, а сделать счастливым - нет. На смену ему пришел сначала представитель корпуса красных директоров Евгений Наздратенко, а потом выходец из непростого частного бизнеса Сергей Дарькин. На долгие годы регион затянуло в проблемы. Кузнецову казалось, что он навсегда покинул Приморье. Но времена поменялись, уверен он: начали воплощаться его мечты и планы. Поэтому он с радостью откликнулся на предложение нового губернатора Владимира Миклушевского возглавить, по сути, целый институт - Школу региональных и международных исследований Дальневосточного федерального университета - и с большим энтузиазмом помогает краевым чиновникам развивать регион.

- Как вас вообще в Приморье занесло? Вы ведь нездешний?

- Нездешний. Моя первая встреча с Владивостоком состоялась, когда меня призвали служить на Тихоокеанский флот, где я, собственно, прослужил три года. Мне очень понравилось, хотя я был пацифистом и поначалу даже хотел сбежать с поезда - никак не рассчитывал попасть сюда так надолго. Для меня это тогда казалось настоящей трагедией. Но оказалось все не так, как я себе представлял.

- Вы не на Русском служили?

- Нет (смеется). Я занимался связью. Собственно, поэтому мне хорошо служилось: перед армией я окончил техникум, получил специальность и был хорошим специалистом, одним из лучших на флоте, наверное.

- Без лишней скромности скажу.

- Просто так случилось. Тогда внедряли радиорелейную связь, и я как раз оказался свежим человеком, который просто понимал и знал, как это делать. Вот и все.

- А в МГИМО вы по какой-то квоте попали? Такой блатной институт.

- Очень блатной. У меня была такая мечта. Во время службы я ходил на подготовительные курсы, учил английский язык и т. д. Тогда была система: в МГИМО принимали по направлениям партийных и советских органов. Соответственно, я получил рекомендацию от политотдела спецчастей флота.

- Вы уже были партийным к тому времени?

- Да.

- То есть по партийной квоте?

- Нет, это не была квота от партии. Я просто был очень активным: и секретарем комсомольской организации, и участником всех общественных мероприятий. Ну и обратился за рекомендациями. И когда партийная комиссия заседала, решая, дать мне рекомендацию или не дать, один дяденька меня спрашивает: “А как бы вы отнеслись к тому, что комиссия рекомендовала бы вам поступить в институт мичманов и прапорщиков?” У меня просто дыхание остановилось. Я обычно за словом в карман не лезу, но тут я остолбенел. Потому что скажешь “нет” - ответят “извините”, скажешь «да» - ответят «идите». Хорошо, что нашелся мудрый не то адмирал, не то капитан первого ранга, который разрядил обстановку. Сказал: “Ну чего вы к нему привязались? Ну хочет в МГИМО, пусть поступает в МГИМО”. И они мне выдали рекомендацию.

- А конкурс какой тогда был?

- Обычный. Где-то 5-6 человек на место.

- Перенесемся на несколько лет вперед, когда вы стали главой администрации края - так сказать, первым губернатором Приморья. Тогда вы первым заговорили об открытии Владивостока. Почему вы решили, что это необходимо?

- Вы понимаете, у Владивостока такая судьба. Первая попытка выйти в мир у города была еще во время его основания. Его задумывали ведь не только и не столько как военную крепость, которая должна была охранять рубежи. Напротив, он должен был стать окном в Азию. Так же как Питер – окном в Европу. Потом революция, гражданская война, Лазо... После войны город закрыли, он стал неприступной крепостью. На том первая попытка и закончилась.

И вот до самых [19]90-х гг. Владивосток был закрыт. И для иностранцев, и для советских людей. Я почему так это болезненно переживал? Дело в том, что во время службы я встретил здесь девушку, мою будущую жену, и когда, уже учась в МГИМО, хотел ее навестить, то пришлось прибыть сюда нелегально. И меня чуть было не арестовали.

- Как пробирались?

- Как-то. Купил билет. Нелегально (смеется). Забронировал гостиницу.

- Не так уж и закрыто.

- Просто так получилось. Можно сказать, мне повезло. Мне не должны были продавать билет, меня не должны были выпустить из самолета, потому что у меня не было никакого разрешения. И только когда я пришел в гостиницу и стал пытаться зарегистрироваться, меня администратор спрашивает: «А где ваш пропуск?» Я ответил, что у меня его нет. «Так не может быть», - воскликнула она. В это время я увидел направлявшегося к нам грозного милиционера и поспешил к выходу.

- Погони не было?

- Нет. Но с тех пор у меня появилась такая личная мечта – открыть Владивосток.

- Понятно. Все дело в девушке. Если бы добираться до нее можно было без препятствий, то у города, возможно, была бы другая судьба.

- (Улыбается).

- И тогда, несмотря на свою комсомольскую юность, вы решили примкнуть к демократам и изменить мир? Мы когда читали вашу биографию, то решили, что вы эдакий приморский Собчак.

- Насчет Собчака не знаю, но тогда почти вся молодежь была демократически настроена. И я в том числе. Еще как настроен. И до сих пор остаюсь. Несмотря на то что государство сильно эволюционировало в сторону феодализма. Именно поэтому я тогда принял участие в выборах на альтернативной основе. Моими соперниками были крупные люди, здешние, не варяги – секретарь крайкома партии, мэр города...

- Вы просто сами взяли и пошли?

- Не то чтобы сам. Конечно, я участвовал в самом процессе – писал статьи, выступал на телевидении, на радио. Я принимал участие в выборах в краевой совет, но проиграл милиционеру, потому что люди рассудили, что представитель органов правопорядка будет полезнее. Но в то же время я не предполагал, что могу быть избран. Это было за пределами моих представлений. И вдруг ко мне приходят демократически настроенные депутаты: «А не хотите ли попробовать?» Ну и попробовал вот.

- Расскажите про ваш «Большой Владивосток» - стратегическую программу, которую вы активно продвигали, будучи главой приморской администрации. Она ведь отличалась от того, что происходит теперь?

- Конечно. Видите ли, начало [19]90-х гг. было временем больших надежд и ожиданий. Вторая попытка выйти в мир. Мы тогда очень много сделали. Для тех лет. Не только открыли Владивосток, который приобрел легальный режим, но и открыли представительства многих государств.

- Об открытии города вы с военными договаривались?

- Не только договаривались, но и боролись. Военные, естественно, сопротивлялись. Им было комфортно. Аргументировали страшными военными тайнами, из-за которых сюда никого нельзя допускать. Я им отвечал: “Ну хорошо, в Москве Генштаб, Министерство обороны. Давайте ее тогда закроем”. Но это, конечно, была просто риторика. Тем более что все это нонсенс. Потому что при современных средствах технической разведки, даже современных на тот момент, расположение кораблей и проч. ни для кого давно не является секретом. Но потом Советский Союз рухнул, Ельцин возвысился...

- То есть попытки открыть Владивосток были еще при Советском Союзе?

- Нет, были общие декларации. Горбачев в 1987 г. еще говорил, но не об открытии, а о том, что Владивосток должен стать центром региона. В общем, город удалось открыть только 1 января 1992 г. Ельцин подписал указ в сентябре 1991 г., мы форсировали это дело и, как только Советский Союз распался, быстро завершили процесс.

- Что же стало главным аргументом для открытия? Или все это просто следствие развала союза?

- Как и многие вещи, это был вопрос принятия политического решения, политической воли. Видимо, мои рассказы убедили Ельцина, и после визитов нескольких комиссий решение было принято. Противники, правда, в один голос кричали, что город к открытию не готов. Но я им отвечал, что он никогда не будет готов - у нас вообще нет практики к чему-то готовиться, а потом разрезать ленточку. Конечно, было много факторов риска: военные склады, боеприпасы, амуниция. И кстати, история напомнила о себе. Вскоре после открытия в районе Второй речки были взрывы складов боеприпасов. Причем очень серьезные.

- Случайно или специально взорвали?

- Да нет, не специально. Тогда террористов не было. Случайно, конечно.

- Ну в 80-х гг. тоже были взрывы в военных городках, просто мы об этом не знали.

- Вот я и говорю – не из-за открытия. Просто совпало.

- Ну а что дало открытие? Все стали приезжать...

- Поначалу это действительно был взрыв. Во-первых, мы открыли генеральные консульства США, Индии, Кореи. Японское генеральное консульство переместилось из Находки во Владивосток. Здесь появилось множество офисов и представительств иностранных компаний - особенно корейских и многих американских, которые явно намеревались развивать здесь свой бизнес. Мы сделали аэропорт международным. Первые международные, не внутренние линии появились именно тогда – AlaskaAirlines в 1993 г. совершила первый полет из Владивостока в США и еще долго продолжала поддерживать эти рейсы. Мы стали регулярно летать в Ниигату, Тояму, другие японские города, в Сеул. Это все – результат открытия. Сегодня вы можете, конечно, с юмором отнестись, но объем международных перевозок тогда значительно вырос. И сегодняшний выбор - в том числе следствие прошлых успехов. Когда были взрывы в 1992 г., я оказался в Сан-Диего, и не было никакой возможности добраться сюда. А сегодня – пожалуйста, можете через Гонконг, через Пекин, Токио, Сеул.

- Вас, кстати, как раз обвиняли в том, что, будучи губернатором, вы слишком много времени проводили за границей. Это миф?

- Нет, это не миф. Я действительно много бывал за границей. Но я и сегодня убежден, что это было правильно. Потому что открытие Владивостока предполагало максимальное расширение контактов. После моего полета в Канаду, например, мы в Ванкувере создали консорциум фирм, заинтересованных в развитии отношений с Приморьем, куда вошли крупнейшие местные компании.

- То есть вашей фишкой было привлечение иностранцев?

- Интернационализация – это была фишка. И объяснялось все месторасположением Владивостока. Грех было не использовать тогда такое положение. Поэтому мы заключили соглашения с ближайшими провинциями Китая, Кореи, японскими префектурами. Такая вот у нас была региональная дипломатия. К моему сожалению, с тех пор во Владивостоке мало что изменилось с точки зрения базисной инфраструктуры. Ну кроме последних трех лет, когда началась активная подготовка к саммиту.

- Вы не считаете, что обратной стороной медали с открытием города стал расцвет криминала, о котором знают далеко за пределами России?

- Это непростой вопрос. Я не сказал бы, что здесь прямая корреляция. Криминал присутствовал и когда город был закрытым. Он не был таким наглым, таким открытым. Но это была повсеместная ситуация.

- Неужели военные в закрытом городе перегоняли автомобили?

- Этот бизнес появился после открытия города. Но почему вы его связываете с криминалом? Очень многим людям он помог выжить. Это был важнейший политический рычаг. Особенно тогда, когда с правым рулем боролась западная мафия.

- Вы о ком?

- О людях, которые возили машины из Европы и, пользуясь близостью к Москве, к министерствам, давили на местных конкурентов. Правый руль — символ эпохи. Смотрите, первые попытки прекратить ввоз были уже в 1992 г. Это были смешные заседания под руководством Черномырдина, правительство поручало профильным чиновникам рассмотреть этот вопрос, и когда уже практически приняли постановление о запрете, вдруг начали готовиться к референдуму о доверии Ельцину. 1993 год. Шумейко проводит селекторное совещание. Я тогда сказал: «Если откажетесь от своих намерений по правому рулю, вы получите полную поддержку». Они моментально все отменили.

- Поддержку получили?

- Тогда да. Так что это не криминальная сфера сама по себе. Потому что тогда была очень сложная ситуация: люди потеряли сбережения, работу... Сейчас, не спорю, мы наблюдаем гипертрофированную автомобилизацию Владивостока: жители помешаны на автомобилях, там, где можно ходить, они будут сидеть в машинах.

- Тем не менее перегон машин, рыба, портовый бизнес и т. д. стали предметом передела собственности и разборок между местными предпринимателями.

- Да, конечно. Здесь есть рыба, лес, металлы и много чего еще. И каждая отрасль, которая обеспечивает солидную прибыль, естественно, привлекает внимание криминала – что в Москве, что в Питере, что во Владивостоке.

- Открывая город, вы ожидали, что все это выльется в такие масштабы?

- Я много чего не ожидал. Например, когда я прощался с депутатами, я им сказал, и горжусь своим выступлением, что инерция вперед, движение к новой политической культуре уже бесповоротны. Но какое там. Оказалось, все очень поворотно. И когда это все повернулось, тогда-то и расцвел криминал.

- Сейчас говорят то же самое. Когда Болотная вышла, все заговорили о новой точке, новом этапе развития.

- Увы. Но тогда ощущения были очень искренними. Мне так казалось, во всяком случае.

- «Большой Владивосток» предполагал какие-то изменения в инфраструктуре?

- В то время мы больше полагались на привлечение иностранного капитала. В России тогда ресурсов не было. Я недавно сказал новому губернатору: «У нас вот денег не было, но было много свободы, а у вас сегодня денег много, но свободы нет». Тогда мы и предполагать не могли, что однажды сама Россия сможет что-нибудь профинансировать. Внутренних источников тоже не было. Тем более что именно тогда рухнули фонды, гарантированное снабжение – страшное время настало.

- Вы же тогда в Находке сделали особую экономическую зону.

- Это опять-таки была паллиативная форма того, что я предлагал Ельцину сделать во всем Приморском крае.

- Вы не были первооткрывателем. Тогда почти каждый регион хотел открыть ОЭЗ у себя на территории.

- Я не большой фанат особых экономических зон. Потому что я знаю, как это развивалось в Китае. Я не витал в облаках. Для меня было важно реализовать естественные преимущества Владивостока, связанные с его открытием, с вниманием, которое он привлек. Поэтому я и предлагал сделать в крае такую зону с льготным налоговым режимом – чтобы эти амбиции были подкреплены еще и материально. Ельцин тогда долго раздумывал и решил не рисковать, а проэкспериментировать на Находке.

- Сколько эта зона просуществовала?

- Это была нереализованная идея. Заявили, но потихоньку все сошло на нет.

- Не поэтому вы ушли?

- Именно. Стало понятно, что общие тенденции в государстве прямо противоречат тем целям и задачам, которые я ставил перед собой. И их нельзя было реализовать в условиях, когда стреляют по Белому дому из танков.

- Тем не менее не кажется ли вам, что происходящее сейчас, спустя 20 лет, с поправкой на время и на вложенные деньги очень напоминает тот ваш «Большой Владивосток»?

- Мне не только не кажется, я как раз считаю, что это и есть третья попытка. Вторая, предпринятая в 90-х, тоже захлебнулась. Потому что сначала пришли лесные люди, потом рыбаки, у которых были другие интересы. Им было достаточно тех источников, которые здесь есть. Самое главное для них было поставить свои краны на все финансовые потоки. И они успешно это сделали. Если мой преемник постоянно генерировал конфликты с центром, что было абсурдно, то предпоследний губернатор просто делал свое дело — тихо, спокойно, без ажиотажа, без эпатажа.

- Разве не этот губернатор втащил сюда АТЭС?

- Это решение правительства. А идея проведения такого форума была еще в 1990 г., когда еще даже не было АТЭС.

- Что за идея?

- Идея создания крупного международного центра, проведения крупных международных конгрессов, конференций, привлечения международных организаций.

- Ну идея — одно, а реализация...

- Вы знаете, всему свое время и свои условия. В АТЭС вступало российское государство, и именно оно принимало решение. А я, кстати, будучи тогда генеральным консулом в Сан-Франциско, активно участвовал в подготовительной работе по вступлению России в АТЭС. То, что Дарькин был губернатором в этот период, позволило ему удовлетворить какие-то свои амбиции и проявить себя в реализации идеи.

Что касается самого решения, то оно абсолютно логичное. Про Приморский край мало кто в мире знает, а Владивосток — это бренд. Мы вот однажды сидели и пили пиво в Неваде, в пустыне, и я был немало удивлен тому, что простые американцы слышали о городе.

- Что слышали?

- Не многое. Но меня поразил сам факт, что знают такое название. Думаю, это благодаря Наздратенко. В начале девяностых он стал всемирно известен. Журнал Forbes о нем написал. Казак с нагайкой такой был на картинке. Году в 1994-м. Ну и про город, естественно, тоже в этой статье говорилось. Вот люди и читали.

- Если коротко: Владивосток 20 лет назад и сейчас — что изменилось?

- К сожалению, очень мало что произошло за это время. Вот как был отель Hyundai, который появился благодаря моим договоренностям с тогдашним председателем группы Hyundai ЧонЧжу-ёном, так и остался. Как мы сделали международный терминал в аэропорту, так он до последнего времени и служил. Ну и так далее. А потом, как я уже сказал, интереса не было, и ничего не происходило. Хотя для меня, конечно, это было очень печально. Думал, что по инерции продолжится, но инерции не случилось. Но это я говорю о Владивостоке до того, как началась подготовка к саммиту и появились все эти масштабные объекты.

- Вас тут обидели, почему вы не остались в крае, не вернулись в Москву, а надолго уехали за границу?

- Такая версия существует, но меня никто не обижал. Это было мое решение.

- Когда вы сюда вернулись?

- В прошлом году.

- Почему?

- Меня пригласил Миклушевский. Тогда он был еще ректором ДВФУ, а преподавательская деятельность всегда была важной частью моей жизни. Я приехал, мы встретились, познакомились, его видение перспектив развития университета и идеи оказались мне очень близки. Для меня это миссия. Мне неинтересны суррогаты политики, которые сейчас существуют, а здесь я вижу для себя настоящее, хорошее дело. Моя цель — помочь молодым людям получить хорошее, качественное образование, стать свободными, избавиться от фобий, предрассудков, чтобы не просто начать взрослую жизнь, но и попытаться менять ее.

- Стать свободными в несвободном или, как вы сказали, феодальном государстве?

- Вы понимаете, это ведь во многом личная позиция. Конечно, можно сетовать на то, что отсутствуют свобода, демократия, и я все это разделяю вполне, но молодые люди, которые учатся сегодня, вполне могут стать свободными. Умственно, психологически, привыкнуть к тому, что жизнь — это не результат деяний дядь в Кремле, Белом или сером доме, что они могут сами ее строить и влиять на свою судьбу. Сегодня такое понимание отсутствует. Все зависит от среды, в которой они учатся.

- Не боитесь, что потом многим будет трудно осознавать, что на самом деле все не так?

- Нет. Когда появляются привычка и внутренняя свобода — это очень много значит.

- Это из-за отсутствия понимания приморцы не поддержали москвичей и не выходили на митинги против фальсификаций на выборах?

- Приморцы получили дубинами по башке, когда они вышли протестовать против запрета правого руля, и для разгона недовольных из Московской области приехал ОМОН (в декабре 2008 г. - «Ведомости»). Память еще свежа. Поэтому они не ходят [на митинги]. Они голосуют, как видите. Плохо голосуют.

- Миклушевский, наоборот, считает, что очень хорошо.

- Он о чем говорит? О том, что [результаты хороши] по сравнению с предыдущими выборами. И совершенно справедливо. Потому что представительную власть низвели до такого уровня, когда все понимают, что это чистая декорация, ширма, не имеющая никакого значения для жизни. И поэтому, само собой, народ не ходит. Но процент голосовавших пусть немного, но вырос. Вот об этом он и говорит. Только об этом.

- Вы же хорошо знаете местных жителей. По ментальности приморцы, владивостокцы вообще способны взбунтоваться?

- Любой, даже самый тихий человек может взбунтоваться. Но, как я уже сказал про студентов, я верю в то, что если у молодых людей появится больше возможностей участвовать в своей жизни, то бунты не понадобятся; будет некое эволюционное изменение. Бунт разрушителен. Мы уже переживали такие катастрофы, и я не люблю революции и любые подобные события. Да и Миклушевский, как мне кажется, уже меняет среду — политическую, психологическую. Вам это, может, и трудно заметить, но мне это очевидно.

- Странно, что такой вольнодумец, как вы, позитивно относится к действиям местной власти.

- Миклушевский хотя и стал губернатором, но остался открытым. Например, недавно мы обсуждали возможность создания дискуссионного клуба на базе местного ВГТРК, где студенты могли бы открыто обмениваться своими мнениями, какими бы критичными они ни были. Желательно в прямом эфире. Я уж не знаю, как на это посмотрит высшее руководство, но такие планы у нас есть.

- А много здесь вольнодумцев? Вам не одиноко?

- Никогда не задавался таким вопросом. Замечу только, что мое вольнодумие не безответственное, и в этом ключе таких, как я, здесь достаточно. Здесь много квалифицированных людей, энергичных, жаждущих что-то изменить. У нас вот есть кафедра политологии, пустая наука, казалось бы, но мы хотим ее наполнить практическим содержанием. Недавно я специально на выходные съездил в Китай на автобусе — хотел просто посмотреть, что происходит на границе. С нашей стороны за двадцать лет ничего не изменилось, а вот с китайской — изменилось все. От этого ужасно грустно.

- За счет нас изменилось.

- Ну это легко сказать - за счет нас. Однажды, еще будучи губернатором, я встречался в Дальнереченске с местными жителями. Встречался в клубе, много народу пришло, все голодные, злые. И началось: «Вот эти китайцы, скупили весь хлеб, все кастрюли, все сковородки». А я у них спрашиваю: «А что они здесь делают?» Отвечают: «Ремонтируют дороги, дома, заводы, выращивают овощи». Я им: «А вы хотели бы, чтобы они все это делали и бесплатно?» Молчат.

Но это такой менталитет. И когда мне начинают рассказывать о том, что китайцы - злодеи, опустошающие землю, я спрашиваю: «А где многочисленные органы, которые призваны следить, а где органы местного самоуправления?» Если русские торговцы покупают у кустарей разные товары, а после этого приезжают и говорят: «Какое все это дерьмо!», я говорю: «Послушайте, Америка заполнена китайскими товарами, на мне все китайское, что в этом такого?»

- Свитер у вас тоже китайский?

- Тоже. И все отличного качества. Потому что делается с соблюдением норм, правил и технологий. И если русские купцы при содействии таможенников покупают такой товар, то при чем здесь китайцы?

- Вы на Русском после окончания строительства были?

- Да.

- И как вам качество?

- Конечно, мне, как администратору, много чего не нравится. Но мне нравится одно – то, что это будет единственный в России кампус, настоящий студенческий город. И от того, какая там будет жизнь, среда, зависит в том числе будущее города и края. И мы, преподаватели, вместе со студентами будем над этим работать.

- Жить туда переедете?

- Посмотрим.

- Вы – один из участников группы, которая по инициативе губернатора работает над созданием программы по развитию региона. Что вы хотите туда внести?

- Во-первых, идеологию. Самые первые заседания, которые проводил Миклушевский, естественно, начинались в стандартных бюрократических рамках – программы, подходы и т. д. Но я уже тогда сказал, что самое главное – поставить главную цель, и цель эта – качество жизни. Оно здесь низкое. Есть даже такие формальные показатели, как индекс развития человеческого потенциала. Для многих было ошеломляющим открытием узнать, что Приморский край по этому показателю находится на 60-м месте среди остальных российских регионов. Чувашская республика, к примеру, у которой нет ни рыбы, ни леса, ни нефти, ни газа, - на 30-м. И если поставить задачу хотя бы по этому показателю подняться на 10 пунктов, а лучше – на 15-20, вот это будет серьезный прорыв.

Я убежден, что именно качество жизни и есть тот параметр, который должен лежать в основе. У нас обычно все наоборот, начиная от социально-экономического развития. Для чего, отчего, почему? Владивосток - не знаю, почувствовали вы или нет, - это весьма неуютный город. В том смысле, что здесь все очень дорого, нет общественного транспорта, пробки, он дисфункционален сам по себе. И это тоже качество жизни. При отсутствии нормальной городской среды его просто нет. Миклушевский пытается этим заниматься. Правда, пока в ручном, административном режиме. Убрать пробки, например.

- А где же улучшения? Закольцевали город, пробок стало больше.

- Ну здесь все время проводят эксперименты (смеется). Был такой случай. Выступает как-то Миклушевский по радио. Я слушаю. Он рассказывает о новой схеме движения. О том, насколько она хороша. И так случилось, что как раз в этот день у него было назначено совещание... Я по центру обычно хожу пешком. А тут поехал на машине. Дождь был. Едем. Пробка. Встали. А время подходит, опаздывать неудобно. Что делать? Вышел из машины и пошел. Пока добрался, промок до нитки. Пришел и говорю: «Владимир Владимирович, наслушался вас с утра». Посмеялись. Но на самом деле он все понимает. Может, устал немного. Но я верю, что все, что делается, это хорошо. Его подход направлен на сближение власти и людей. Другое дело, что условия сложные.

- Элиты, которые здесь сформировались, плохие или хорошие, но они появились еще при прошлой власти и привыкли к силовым и откатным механизмам. Приняли ли они этот дух?

- Они пока наблюдают. И многое будет зависеть от того, какую волю и решимость тот же Миклушевский проявит, какую команду он в конце концов соберет. Потому что сегодня еще нет ясного понимания, кто же его команда. И местная элита, если почувствует силу политической воли, не станет сопротивляться реализации идеи создания административного офшора, если вы о ней слышали. Это очень глубокая идея.

- Наверное, ваша.

- Нет (смеется). Идея в том, чтобы настолько упростить все административные процедуры...

- Губернатор об этом постоянно говорит. Только без вашего термина.

- Зря он его редко употребляет. Административный офшор – это хорошая и глубокая идея. И если она будет последовательно реализовываться, то всем будет хорошо. Я в последние годы очень плотно работал с моим другом [Николаем] Федоровым, который сейчас министр сельского хозяйства, в Чувашии и был потрясен тем, что там происходило. Нечто прямо противоположное тому, что происходило здесь.

- Про элиту не просто так спросили. Не будет ли так, что если освобождать среду без привычного силового давления, то ее представители начнут гнуть свою линию?

- У Миклушевского другая идея давления. Не такого, которое было – откат, взятка туда-сюда, и вы мне отстегиваете столько-то. Идея открытого общества, привлечения людей, реального усиления института власти, начиная с муниципальной. Пока, конечно, он использует суррогаты в виде этих экспертных советов, Общественной палаты... Но он живет в реальном времени, в реальных условиях. Недавно он создал комиссию по общественной приемке объектов саммита. С одной стороны, ерунда, а с другой - два месяца поездили, 150 предложений в виде наказов ему привезли, и он уже среагировал на многие вещи. Так что результат есть. По крайней мере, это импульс для действий. В дальнейшем, конечно, его задача создавать и укреплять институты власти. Но она будет выполнена, только если будет продолжено движение по сближению власти и людей.

- А если все пойдет вспять? Вы опять уедете в Сан-Франциско?

- Я не загадываю.

- Когда уехали, следили за тем, что здесь происходит?

- А как же. Конечно, следил. Такая важная часть жизни. Я даже баллотировался в Государственную думу при поддержке Союза правых сил в 2003 г. Правда, безуспешно.

- Вы про партию любителей пива?

- Нет, это было раньше. Когда я был генеральным консулом. И тоже не прошел, хотя партия набрала на Дальнем Востоке довольно приличный процент.

- Почему от них?

- Да просто так (смеется).

- Кстати, вот вы были генеральным консулом России за границей. А здесь, во Владивостоке, есть почетные консулы других государств. Чем они занимаются и почему их тут так много?

- Насчет многочисленности ничего не знаю, но могу сказать, что наличие почетных консулов усиливает связь с соответствующими государствами. А задача любого дипломата - укреплять дружбу со страной, которую он представляет.

- Но горожане убеждены, что этот статус получают вовсе или, вернее, не только для укрепления дружбы, а скорее для получения преференций и использования их в своих целях.

- А что вы хотите? Посмотрите на Совет Федерации или Государственную думу. Там что, только люди, которые хотят менять общество, принимать нормальные законы?

- Это все-таки другое. А вот такой способ заполучить неприкосновенность как раз характеризует предприимчивых владивостокцев, не находите?

- Не знаю, что ответить. Но вот по моему опыту ничего дурного в консулах нет. В Сан-Франциско, когда я был генеральным консулом, в мой округ входили Гавайи, Аризона, Невада и т. д. Гавайи далеко, тем более я не любитель лежать на пляже и ездил туда не так уж часто, хотя мог бы хоть каждый день. И мы там назначили почетного консула Российской Федерации. И слава богу. Она активная женщина, которая помогает устанавливать связи, поддерживать контакты. Когда приезжают гости, мы спокойно их туда отправляем, зная, что она встретит и будет с ними возиться. Думаю, примерно то же самое и здесь.

- Дети у вас есть?

- Да.

- Они в России?

- Дочь, ей 30 лет, там, сын сейчас в России, ему восемнадцать.

- Он хочет здесь жить?

- Вы у него спросите. Я не знаю. Он родился там. Приехал сюда, чтобы расширить свои представления о мире. Потому что худо-бедно, но там есть свои ограничения. Жизнь там местечковая. Ничего плохого я при этом не имею в виду, но широкого взгляда она не дает. И вот летом он три месяца поработал в лагере «Океан», с детьми. Я не ожидал, что выдержит, потому что он все-таки чужой для этой среды человек. Это мне легко – и там, и здесь, а ему непросто. Тем не менее он справился и сейчас работает в небольшом местном банке.

- По-русски говорит?

- Да, конечно. И очень хорошо. Еще лучше – по-английски. Чуть-чуть по-испански.

- А образование?

- Пока думает. Как раз смысл его пребывания здесь – посмотреть на других людей, попробовать разные профессии, найти, что он хочет. Потому что я не из тех людей, которые диктуют детям, куда им идти. Даже никаких настойчивых пожеланий не делаю. Мне мои родители никогда советов не давали и никогда меня ни в чем не ограничивали. И за это я им очень благодарен.