Интервью - Владимир Мединский, министр культуры России

В последние полгода деятельность Министерства культуры РФ привлекает повышенное внимание. Достаточно нескольких телодвижений, вроде смены директора в музее-заповеднике «Кижи» или объявления о поддержке «социально значимого» кино, как вокруг ведомства поднимается скандал. Однако, если спросить у граждан, что именно сделал министр культуры Владимир Мединский, большинство глубоко задумается. Я и сам, по правде говоря, не могу ответить на этот вопрос. Хотя и побывал в Малом Гнездниковском переулке, где в дубовом кабинете с громадным письменным столом сидит человек в галстуке и разговаривает очень тихим голосом.

– Какие проблемы у вас на повестке дня?

– Вы вошли буквально в тот момент, когда я тщетно пытался разобрать накопившуюся почту. За сегодня сто двадцать шесть писем.

– От трудящихся или, наоборот, сверху?

– Я несколько расширил перечень корреспонденции, которую просматриваю лично, добавив туда руководителей всех подведомственных учреждений, которых у Минкульта несколько сотен.

– И вы всем отвечаете?

– Я даю поручение, кому подготовить ответ, иногда даю поручение, как ответить. Ну а дальше уже по регламенту, что-то подписываю я, что-то – заместители министра, руководители департаментов.

– Какие проблемы первоочередные?

– У нас все проблемы первоочередные. Такая отрасль, к сожалению, мы ведь не банк коммерческий, где можно ранжировать проблематику по уровню бизнес-рисков. У нас люди. Где-то вопросы кадровые, где-то финансовые. Большой блок работы с регионами. Мы все-таки стараемся быть не министерством Мариинского театра и Пушкинского музея, а министерством, которое бы помогало развитию культурной жизни в регионах. Нет ни дня, когда у меня не было бы встречи с руководителями регионов. Вот сегодня сразу после вас будет Марий Эл. Нет, вру, Марий Эл был вчера – сегодня Саранск, Мордовия.

– Давайте по свежим проблемам. Как вы относитесь к предложению Алексея Митрофанова о регулировании концертной деятельности?

– Я, честно скажу, не читал.

– Чтобы давать концерты и привозить артистов, любая площадка должна иметь на счету 150 млн рублей. Чтобы все видели: это крупное, честное заведение.

– Давайте так. Я не хочу давать никаких оценок инициативе депутата Митрофанова, он человек яркий. Ему в хорошем смысле слова до всего есть дело.

– А что насчет самого регулирования концертной деятельности?

– На мой взгляд, избыточное регулирование хуже, чем недорегулирование. Вы знаете, у нас очень много законодательных инициатив в этом году. И мы стараемся, чтобы они все были максимально отработаны с теми, кому эти законы исполнять. Чтобы они были реалистичны. Чтобы рынок ждал их. За полгода мы приняли четыре законопроекта – они прошли через Думу, еще три находятся на рассмотрении и десять у нас в списке. Для сравнения: за предыдущие четыре года по инициативе Минкульта было принято всего два законопроекта.

– А отчего вдруг такое внимание к культуре? В этом есть какая-то идеологическая подоплека?

– В этом есть общечеловеческая подоплека и правильное понимание приоритетов развития любого общества и государства. Собственно, это идет еще от статьи Путина – помните, у него когда были предвыборные статьи, там был большой блок, посвященный культуре? И то, что сейчас происходит, стало естественным продолжением. Конечно, мы хотим большего – и в относительных, и в абсолютных цифрах культура испытывает огромную потребность в средствах. Но давайте двигаться постепенно: в условиях, когда бюджет реально считает каждую копейку, наша задача – оптимально хозяйствовать теми возможностями, что у нас есть. И настаивать на бо́льшем.

– Кстати, о том, что у вас есть. Правда ли, что министерство собирается проводить мониторинг учреждений культуры?

– Проведение такого единого мониторинга – вещь малореальная. Мы, наверное, будем разрабатывать методику оценки эффективности тех или иных учреждений культуры. Ведь мы не можем предъявить всем единых требований. Вот возьмем такую простую тему, как Кижи и критерий посещаемости. Можем мы с вами сравнить Кижи и Музеи Кремля? Конечно нет. Потому что Кижи – это катастрофа с инфраструктурой, по большому счету добраться туда можно только три-четыре месяца в году, да и то дорого. В остальные месяцы просто нельзя никак, если вы не миллионер и не закажете себе частное судно на воздушной подушке или вертолет. Поэтому здесь надо подходить по-разному. А самый посещаемый музей в России, знаете, какой? Петергоф. 4,5 миллиона посетителей в год. Лувр – 10 миллионов. Хотя, мне кажется, в данном случае французы немножко преувеличивают. И в Царском Селе очень выросла посещаемость – мы даже вынуждены ограничивать группы. Я и сам, когда был в качестве туриста в Царском Селе, имел счастье простоять полтора часа в очереди в Екатерининский дворец. Пока не нашел знакомого, который провел меня без очереди.

– Вы еще не были тогда министром?

– Нет, был депутатом.

– А то бы знакомых долго искать не пришлось.

– Вы знаете, я не во все учреждения культуры езжу официально. Во многих бываю инкогнито.

– Правда? Разве не узнают?

– Вы не поверите – никто никого никогда не узнает. Часто в метро езжу. Ко мне ни разу не подошли. Нет, один раз – сказали, что очень интересные книжки. Человек меня ассоциировал как автора книг, потому что фотография на задней обложке: он читал, видимо, в это время. Долго жал мне руку. Но никто ни разу не подошел ко мне ни как к депутату, ни как к министру.

– Вас это огорчает?

– Да вы что? Я счастлив. Правда.

– Возвращаясь к оценке культурных учреждений – зачем вообще это нужно?

– Методика эта, скорее, нужна для ориентирования руководства учреждений культуры и, с другой стороны, для тех, кто культуру финансирует: руководителей регионов, муниципалитетов – просто чтобы они понимали, что и как спрашивать. В любом случае, тут, еще раз скажу, дело очень индивидуальное.

– Какие-то сроки уже намечены?

– Нет. Это все в перспективе.

– Давайте про государственно-частные партнерства поговорим. Про систему «рубль за квадратный метр памятника». Что это значит?

– Идея очень простая. Есть «держатели памятников». Если памятник находится в руинированном состоянии и Министерство культуры дает соответствующее заключение – что оно нуждается в реставрации или реконструкции, – тогда держатель имеет возможность провести аукцион.

– Купить сам особняк?

– Нет – продать с аукциона право аренды и проведения ремонтно-восстановительных работ.

– Аренда по рублю за метр?

– Нет, право вам будет стоить денег. Может, кто-то увидит в этих руинах такую немыслимую перспективу, что заплатит за право аренды миллион. Кстати, Москва провела в этом году два таких экспериментальных аукциона, там права аренды за существенные деньги были проданы. Я знаю, что стена, оставшаяся от особнячка на Пятницкой, была сдана в аренду за несколько десятков миллионов рублей в год.

– Зачем людям стена?

– Там, видимо, какая-то финансовая структура, я так полагаю, которая хочет из этой стены быстро-быстро сделать обратно особнячок, как он был. И дальше бесплатно его 49 лет занимать. За рубль. Фактически это скрытая форма владения. В идеале хотелось бы, чтобы эти помещения переходили потом в собственность инвесторов – что было бы справедливо. Но мы не можем избежать того, что сразу появятся жулики, которые собственность получат, а восстанавливать не будут. Либо восстановят не в том виде, в котором требуется. Сделают из старинного особняка элитный жилой комплекс. А когда придешь к ним и скажешь: «Ребята, вы чего?» – они ответят: «А это моя собственность». И начнется долгий мучительный суд.

– На федеральном уровне система уже работает?

– Пока федеральных льготных правил в том виде, в котором бы их хотело видеть Министерство культуры, не существует. Мы над их разработкой бьемся каждый день. Я даже не ожидал, что простой, очевидный и с первого дня поддержанный руководством правительства акт может иметь такое количество юридических и бюрократических препон. Но мы все равно дожмем его.

– Когда?

– Он на выходе. Думаю, весной появится.

– Молодые кадры в министерстве нужны? Чем собираетесь привлекать?

– Нужны. Привлекаем – в основном сладкими обещаниями. Мы постепенно, но неуклонно обновляем министерство. Нам нужны эксперты, культурологи, управленцы, реставраторы, научные работники – на всех уровнях...

– Вот я к вам пришел с просьбой: у меня историко-филологическое образование, я музыкант по второй профессии. Журналистика умирает, и я бы хотел возглавить районное управление культуры где-нибудь на Чукотке. Возьмете?

– Это вам к губернатору Чукотки надо идти, не к нам. Районное управление – местная прерогатива.

– То есть шаманским хором я не смогу управлять?

– Только если это шаманский хор федерального подчинения. Да нет, приходят люди, у всех своя мотивация. Например, департамент музеев у нас возглавила Наталья Самойленко, она раньше отвечала за музеи в Фонде Потанина (Наталья Самойленко – директор Департамента культурного наследия. – «Пятница»). Строительно-реставрационный блок у нас возглавил человек, который долгое время занимался вопросами строительства и девелопмента у Ресина в правительстве Москвы. Там что бы ни говорили, а школа мощная.

– Давайте конкретно о вас поговорим. Как вам кажется, за что вас назначили министром культуры? У вас нет дипломатического прошлого, как у Авдеева, театральной биографии, как у Губенко...

– Министр культуры – это, мягко говоря, не синекура. И его точно не назначают «за что-то». Его назначают «для чего». Вот для чего я являюсь министром культуры, я очень хорошо понимаю. Понимаю задачи, которые поставлены премьером и президентом, что нужно сделать и в какие сроки. Знаете ли, министр культуры – не посол в какой-нибудь теплой европейской стране, где ничего не происходит. Это не благодарность за работу. Это необходимость трудиться 12 часов в день и обеспечить, с одной стороны, сохранение всего наработанного за эти долгие годы, а с другой – разумное реформирование отрасли.

– Назовите хотя бы два своих достижения на посту министра?

– Вот я вчера выступал в рамках правительственного часа перед депутатами с отчетом о работе. И довольно подробно обо всем этом говорил. Вам дадут стенограмму выступления, вы посмотрите. Там есть и достижения, и проблемы, и задачи, которые мы перед собой ставим.

– Вы свои достижения считаете личными?

– Я винтик в машине. Моя задача – обеспечить эффективную работу машины. Это большая машина, которая называется «правительство».

– Самое удивительное, что вас хвалит даже оппозиция.

– Вы об отчете в Думе? Действительно, Министерство культуры хвалили за проделанную за девять месяцев работу все фракции. Так очень редко бывает. Я вышел окрыленным и озадаченным одновременно, и не знал даже, как на это реагировать.

– Между прочим. Одни сравнивают вас с Луначарским, другие – с Геббельсом...

– С Геббельсом?

– Да. Почему с Луначарским – более-менее ясно. Видимо, люди ждут, что вы, как Луначарский, будете формировать новое культурное сознание, новую литературу. Вы, кстати, не думаете о создании новой литературы?

– Знаете, как это ни смешно звучит, но писатели и книжные магазины в компетенцию Минкультуры не входят. Это к Никифорову, в Минпечати.

– Да что вы!

– Мне это самому безумно интересно, ко мне все по инерции идут – писатели, директора книжных магазинов, редакторы литературных журналов, искусствоведческих. Я с ними со всеми по-человечески дружу, но мне остается им лишь посочувствовать. Это не наша сфера ведения.

– Да, с Луначарским не выходит. А как насчет Геббельса, его идеи духовного воздействия на население? Вот я специально выписал одну цитату: «В качестве идеала мы представляем себе глубокую связь духа героического изображения жизни с вечными законами искусства». Как вам?

– Доктор Йозеф?

– Да, доктор Йозеф. Вы бы могли, как он, выйти на балкон к народу и произнести речь?

– Нет. Это точно не моя работа.

– То есть духовное воздействие на нацию – это не работа Министерства культуры?

– Произнесение речей с балкона – не моя работа.

– Ну, это прием, в конце концов. Я про глобальную политику.

– Я считаю, что в данной исторической ситуации, в России 2013 года, задача Министерства культуры не в том, чтобы выполнять роль всенародного агитатора и пропагандиста. Не в том, чтобы выполнять роль цензора. А в том, чтобы выполнять роль управленца отраслью и тех, кто формирует государственную политику в области культуры. Если бы мы с вами сейчас находились в 1917 году в Петрограде или в 1933 году в Германии, то, наверное, перед Минкультом ставились бы другие задачи. Но вот сейчас мы должны обеспечить успешное развитие и реформирование отрасли. А цензура – вещь такая, сложная.

– Вам не кажется, что культура – инструмент воздействия на сознание?

– Вы знаете, ко мне дочка приходит – ей шесть лет. Я смотрю в айпэде какие-то ролики разных фильмов. Ночью. Проглядываю, а там сцены насилия, жестокости, бог знает чего. Я ее прогоняю, а она мне говорит: «Папа, знаешь, я поняла, чем ты занимаешься на работе». Я говорю: «Чем?» – «А ты смотришь всякую гадость и потом ее запрещаешь детям показывать». Я говорю: «Нет. Этим я не занимаюсь». Хотя иногда хочется.