Неутомимые мстители

Есть два типа французских комедий. Один, всеми любимый – про Фантомаса, де Фюнеса и высокого блондина в черном ботинке. Другой, куда менее популярный – про потомков папаши Убю, главного дегенерата мировой драматургии, придуманного в конце XIX в. гениальным хулиганом и предтечей театра абсурда Альфредом Жарри. «Луиза-Мишель» режиссерского дуэта Гюстав де Керверн – Бенуа Делепин из второй категории. Убю был жирным, тупым, хотел всех ограбить и убить (в любой последовательности). Луиза и Мишель – жирные, тупые и убивают.

Но если Убю выглядел карикатурой на буржуа, то Луиза и Мишель – на люмпен-пролетариев. Луиза не умеет читать, ходит как зомби, питается голубями и работает на швейной фабрике в Пикардии, а когда фабрику закрывают, предлагает уволенным сотрудницам в складчину нанять киллера для убийства бывшего босса. Заказ достается Мишелю, который сторожит трейлеры, играет в войнушку с криками «Аллах акбар!», а проходя мимо кафе, случайно роняет пистолет.

Мишель не в состоянии застрелить даже собаку, но находит для убийства идеальных исполнителей – смертельно больных, которым нечего терять. Режиссеры-сценаристы с удовольствием, но несколько запоздало вытирают ноги о нормы политкорректности и возвращают кино к утробному юмору немых комедий: идеальный с точки зрения Делепина и де Керверна гэг – это когда убийцу в инвалидной коляске сбивает трамвай. Но чтобы вам не показалось мало, эпизодический сумасшедший инсценирует на пустыре катастрофу 11 сентября, запуская самолетики в модели башен-близнецов.

У этого фильма два удивительных свойства. Во-первых, вся эта дикость складывается из подозрительно знакомых деталей: трудно отделаться от ощущения, что Леонид Гайдай встречает Аки Каурисмяки и братьев Коэн, после чего вся компания отправляется переснимать «Окраину» Луцика – Саморядова, в которой мужики шли в Москву за правдой, по пути изобретательно истребляя нетрудовой элемент. Во-вторых, заглавные герои «Луизы-Мишеля» не просто исключают любое зрительское сочувствие, но чем дальше, тем больше вызывают физиологическое омерзение, и эта реакция явно входила в авторский замысел.

Дело усугубляется путаницей с половой идентификацией персонажей, хотя в русском переводе часть двусмысленности теряется раньше времени: в отличие от французского или английского, у нас есть родовые окончания глаголов. Как бы то ни было, Делепин и де Керверн раздают грубые оплеухи всем: эксплуататорам и пролетариям, глобалистам и феминисткам, правым и левым – фильм открывается идущей под «Интернационал» сценой кремации, в которой гаснет печь и служитель просит у скорбящих зажигалку. А заканчивается посвящением французской феминистке Луизе-Мишель (1830–1905), вряд ли ожидавшей такого развития своих революционных взглядов.