Новые технологии вместо театра и режиссуры

Михайловский театр поставил оперу Дворжака «Русалка». «Русалка и омут ее страсти» – гласила аннотация. Омут оказался мелковат и весь зацвел ряской

Сейчас это модно – применять передовые технологии: в визуальную эпоху как-никак живем. Опять же, «Тристана» парижского, с видеорядом Билла Виолы, видели, знаем. Покажем девиц, плывущих под водой в белых платьях: оборки развеваются, пузырики кипят. Певцы пусть себе стоят и поют свои арии, а вокруг напустим оживляжу, вроде кордебалета в сине-зеленых лоскутах – водоросли. Чем не рейнские русалки?

Несмотря на все замысловатые хореографические ухищрения Марии Кораблевой и беспрестанно сменяющиеся картинки на заднике (художники – Петр Окунев и Ольга Шаишмелашвили), скоро становится ясно: режиссеру-постановщику Игорю Коняеву нечего было сказать по поводу «Русалки». Его слова о торжестве любви и воссоединении на том свете звучат как общее место, не находя чувственного выражения в плоти спектакля.

Публика сидит, завороженная картинками в трех проекциях. А в невеликом пространстве, меж трех видеоэкранов, разворачивается собственно действие. Кричащие, кислотные краски. Евнухи с золотыми черпаками. Видимо, в обилии золота и красного – талисманов, притягивающих богатство еще со времен вавилонского столпотворения, сказался личный вкус директора Владимира Кехмана. Во всяком случае, в позапрошлогоднем балете «Спартак» золота и красного было тоже много.

Долгожданная «Русалка» – первая собственная, не купленная на стороне постановка театра за прошедшие два года – получилась избыточно яркой и до икоты бессмысленной. Сущая вампука, квинтэссенция пошлых сценических штампов, помноженная на вымученный вокал (только Мария Литке, певшая Княжну, продемонстрировала силу и стальную гибкость голоса). Музыка Дворжака, обольстительно красивая, нежная и наивная, под руками бесстрастного Петера Феранца, главного дирижера и музыкального руководителя театра, угасает, никнет и выцветает, будто на нее дунула Снежная королева. И ведь Феранец, работавший в Большом театре в 90-х, точно такую же операцию проделывал и с «Богемой» Пуччини, и с «Аидой». И с «Травиатой». Это его органическое свойство: делать все аккуратно, неспешно, правильно – и до ужаса безжизненно. Вот и оркестр Михайловского театра вроде бы стал звучать чище, корректнее – но счастья это не прибавило.