Первая постановка оперы Рихарда Штрауса "Женщина без тени" на русской сцене
Мариинский театр наконец опубликовал на российской сцене «Женщину без тени» Рихарда Штрауса. Спектакль стал лишь первым шагом в освоении этой оперы
Музыка Рихарда Штрауса – одна из генеральных просветительских репертуарных линий Валерия Гергиева. Уже сделали три оперы, «Женщина без тени» в постановке англичан режиссера Джонатана Кента и художника Пола Брауна – четвертая.
Опера, премьера которой состоялась в Вене в 1919 г., у нас не шла никогда, и немудрено: невероятно сложный и для оркестра, и для певцов материал плюс столь же навороченное либретто Гуго фон Гофмансталя. Тот заварил кашу из мотивов «1001 ночи», китайщины Гоцци, Гете, «Волшебной флейты» и, прежде всего, идей австрийского символизма, одним из столпов какового Гофмансталь и состоял. Дочь повелителя духов делается женой императора, но у нее нет тени – папа ставит условие: либо обзаводишься тенью, либо муж станет камнем. Кормилица-ведьма вместе с Императрицей отправляется к людям, выторговывает тень у Жены красильщика, но в результате вся компания оказывается в преисподней, откуда выбирается ценой самопожертвования Императрицы. Это очень упрощая – в либретто черт ногу сломит, произвольных решений в нем не меньше, чем у Шиканедера во «Флейте».
Поначалу все шло ничего: Кормилица с Императрицей низвергаются из горнего мира в дольний – на прозрачном суперзанавесе видеопроекция бурно клубящихся облаков – и оказываются в гиперреалистической красильне 1950-х примерно годов. Кормилица сулит Жене всякие бонусы в обмен на тень – тут, как нечисть в «Вие», из юзаных стиральных машин, холодильника и шкафа вылезают какие-то гурии и начинают нежным хором соблазнять Жену.
Но уже во втором акте спектакль сдувается: перемены красильни и условного потустороннего пространства, где растет псевдовосточное дерево с огромными цветами во вкусе венского Сецессиона, однообразны и формальны. По этому пространству дефилирует миманс: женщины тщетно пытаются остановить неумолимо проходящих мужчин, обвившись вокруг них – обнаружив тем самым у постановщиков изрядную проблему со вкусом. Которая скоро и разрешается – с колосников сыплется попсовый серебряный дождь из обрезков фольги: вкуса таки нет. Как нет его и во взлетевшей на воздух бытовухе: на веревочках подвешены стиралки, остов автомобиля и кровать – плоская, глупая метафора.
Для адекватной постановки этой оперы нужно обладать визионерским даром, конгениальным Штраусу и Гофмансталю. Какового дара г-да Кент и Браун лишены.
Зато Гергиев Штраусовым роскошествам конгениален. Блок писал об одних стихах, что те «омывали и пропитывали и жгли солью музыкальных волн души многих из нас» – так же в день премьеры жег и гергиевский оркестр. Певцы вышли из испытания этой партитурой достойно. В соревновании двух драматических сопрано – Млады Худолей – Императрицы и Ольги Сергеевой – Жены лидировала вторая: Сергеева была убедительна не только вокально, но и актерски, тогда как Худолей в основном боролась с огромным треном платья. Победило платье.
В общем, вожделенная тень обретена. Но не полностью.